Книга Операция «Тень», страница 57 – Иван Цацулин

— Я Ландышев, — выступил вперед инженер.

Можайцев некоторое время смотрел на него каким-то странным, замершим взглядом. На миг Доронину показалось: нечто вроде ненависти искрой промелькнуло во взоре Можайцева и тотчас исчезло. Он протянул инженеру руку и просто спросил:

— Вы доверяете мне?

— Иначе я не находился бы здесь.

Опять что-то странное, невысказанное обоими почудилось Доронину в словах этих впервые встретившихся людей, нечто такое, о чем знали лишь одни они.

— Вас охраняют, — с явным облегчением заметил Можайцев и с уважением посмотрел на Доронина. — Я должен был бы сразу догадаться, что вы приедете не один. Это очень хорошо. Вам угрожает большая опасность, инженер Ландышев.

— Надеюсь, вы пригласили меня сюда не только для того, чтобы предостеречь от грозящей мне опасности? — в голосе Ландышева Доронин снова почувствовал раздражение.

Можайцев остановил на нем суровый взгляд, немного помолчал.

— А почему бы и нет? — сухо заговорил он. — Я ценю вас как ученого и считаю себя обязанным поэтому сказать вам об опасности, о существовании которой вы можете и не подозревать. Кроме того, опасность, которая может угрожать вам, одновременно угрожает и тем, с кем вы работаете. Затем, удар против вас имеет целью сорвать успехи советской науки по освоению космоса, а для меня это не безразлично — Россия моя родина. Вам, наверное, трудно понять, что это такое — Родина для меня, у которого нет ничего другого в жизни и у которого, возможно, скоро не будет и самой жизни. — Он говорил внятно, бесстрастным, без интонаций тоном.

— Может, мы перейдем к делу, ради которого я прибыл сюда? — сказал Ландышев.

— Да, пожалуй, — Можайцев жестом пригласил присутствовавших занять места у стола. Он вынул из лежавшего на столе туго набитого портфеля какие-то бумаги. — В Париже, у друзей, я восстановил основную часть похищенных у меня чертежей тех установок, над которыми я работал в Брайт-ривер. — Мне придется объяснить вам назначение этих установок, названных Прайсом моим именем, расшифровать вам вот эти чертежи, а также рассказать о том, что не может не представлять для вас непосредственного интереса.

Ландышев, опускаясь в кресло, спросил:

— Откуда вам стало известно, над выполнением какой именно научной работы я тружусь?

— Там в разведке осведомлены об этом… Харвуд информировал Уильяма Прайса, а Прайс был вынужден сказать мне, ведь он был заинтересован в том, чтобы я во что бы то ни стало перегнал вас, опередил.

— И вам это удалось?

— Почти. Затем, совсем недавно, когда я был в Париже, меня разыскивали ищейки Карла Функа, — Можайцев на миг умолк, его лицо исказилось в гневе. — Они тоже говорили мне о вас, старались пробудить во мне ненависть к вам, Ландышев. — Он провел рукой по лбу. — Но я давно уже не тот, каким был когда-то в Штатах, ни Шольц, ни Бодо Крюгер не учли этой перемены во мне и снова просчитались. Мне еще предстоит скоро встретиться с ними, они же ждут меня, — на губах инженера Можайцева заиграла насмешливая улыбка. С угрозой он произнес: — Они дождутся! И вот перед тем как отправиться к ним, я должен был встретиться с вами, боюсь, что другой такой возможности у меня уже не будет.

Доронин тихо вышел из комнаты, оставив Ландышева наедине с Можайцевым, он не хотел мешать их свиданию. Он вернулся в гостиную, к молчаливому хозяину.

За дверью слышались приглушенные голоса, иногда казалось — инженеры о чем-то спорили. Доронин возвратился к ним часа через два и застал их склонившимися над чертежами. Можайцев спокойно и, пожалуй, несколько монотонно говорил о своем детище:

— Это минное поле в безвоздушном пространстве, — заключил он.

— И оно должно быть поставлено на пути, по которому будет двигаться советский космический корабль, орбитальная станция с учеными на борту?

— Да, — подтвердил Можайцев. — По их подсчетам, они успеют подготовиться к моменту вывода на орбиту вашей межпланетной станции. Мечта у Прайса и Функа одна и та же — сорвать вашу работу, выиграть время, ну а что они делают сами для того, чтобы поскорее забраться в ближний космос с оружием, я вам уже рассказал.

— Вы знаете место, где Функ монтирует ваши установки? — осведомился Ландышев.

— Да, приблизительно. И сегодня же я отправлюсь туда, — спокойно заметил Можайцев.

— Зачем?

Доронину показалось, что вопрос, заданный Ландышевым, имеет какой-то иной, отнюдь не непосредственный смысл, но Можайцев сделал вид, будто понял его буквально.

— Для того чтобы уничтожить «волчье логово», в котором мерзавец Шольц, по приказу Функа, готовит удар по вашей экспедиции.

Ландышев взволнованно поднялся из-за стола.

— Вы рискуете жизнью, — произнес он.

Можайцев строго посмотрел на него.

— Я обязан уничтожить то, что я же разработал и чего не смог уберечь, — он слегка пожал плечами и продолжал: — Для меня дело чести рассчитаться с Функом и устранить опасность, которая возникла для вас по моей, хотя и невольной вине.

Ландышев стоял перед ним, погруженный в размышления.

— Я снова прошу вас подумать и принять мое предложение, — заговорил он с несвойственной ему мягкостью в голосе. — Я думаю, что все-таки затеи Прайса и Функа мы сможем предотвратить иным путем. Вам не следует идти в пасть к зверю, Вадим Николаевич, это и опасно и, кто знает, не бесполезно ли? Вы меня понимаете? — Он минуту помолчал и затем тихо закончил: — Я думаю о вас не только как о человеке науки, как о талантливом инженере, — он даже тряхнул головой в подтверждение своих слов, — но и как о человеке, русском человеке с тяжело сложившейся жизнью.

Можайцев побледнел, лицо его стало еще суровее, глаза почти скрылись в блеске стекол золотых очков.

— Благодарю вас, инженер Ландышев, — сухо и даже отчужденно заговорил он, — я не могу принять ваше предложение, оно не устраивает меня. Почему? Потому, что у меня есть долг, который я понимаю по-своему. Вы хотите, чтобы я жил, существовал? — Можайцев всем телом подался в сторону Ландышева.

— Да, конечно, — сказал тот.

— Я не только не думаю о том, что со мною будет там… — Можайцев сделал неопределенный жест, — но и не уверен, что мне стоит жить, — он сжал челюсти, и в глазах его Доронин опять заметил гнев и ненависть. — Кажется, я давно уже проиграл право на жизнь, однако некоторое время не понимал этого. И все же вы не смотрите на меня, как на самоубийцу — у меня нет настроения доставить такую радость Функу и Прайсу. А теперь нам пора расстаться. Принято у нас, у русских людей, перед расставанием и перед большим делом выпить по чарке водки, — он неожиданно широко улыбнулся, точно его подменили на этот миг, и откуда-то из-под стола вытянул бутылку самой настоящей «Столичной», поставил ее на скатерть, попросил молчаливого хозяина принести рюмки и что-нибудь на закуску.

— Ну, за ваши успехи, — громко произнес Можайцев, подымая свою рюмку, — за ваше здоровье, — сказал он Ландышеву тихо.