Книга В двух шагах от счастья, страница 14 – Мэри Берчелл

— Очень трудно не волноваться, когда получаешь такое известие, — сказала Аня, затем подошла поближе и присела на стул рядом с диваном.

Селия никак не отреагировала, просто отошла в сторону, но выражение ее лица говорило, что Аня не вправе высказывать свое мнение.

— Дэвид рассказал мне о том, — мягко начала Аня, — что мой отец… что Иван Беранов поведал ему перед смертью. Я дочь другого человека — англичанина.

— Но доказательств этому нет, — холодно вставила Селия.

— Если это сказал Беранов, значит, так оно и есть, — столь же холодно возразила Аня.

— Естественно, ты хочешь, чтобы мы в это поверили. Но он понимал, что очень болен, что умирает, и, когда узнал, что Дэвид англичанин, легко вызвал его сочувствие. Неудивительно, если он сочинил всю эту историю в минуту отчаяния. Откуда нам знать, что он не посоветовал тебе продолжал придерживаться этой версии?

— Хотите сказать, придумать все то, что говорила моя мать о фотографии?

Селия отвернулась и пожала плечами.

— Но если я сочинила всю эту историю, то сказала бы, что мама считала моим отцом вашего брата. Никто бы не смог этого опровергнуть, и история прозвучала бы куда убедительнее. Но я говорю вам правду. Думаю, один из мужчин на снимке был моим отцом, но не знаю, кто именно.

— А я знаю! — не выдержала миссис Престон. — Я знаю, что ты моя дорогая внучка, все, что осталось мне от Мартина. Думаешь, есть что-либо более убедительное, чем то, что я чувствую здесь? — И она прижала руку к сердцу.

— Мама, ты руководствуешься только своими желаниями и эмоциями, — перебила ее Селия. — И тем, что рассказывает нам эта девушка, — добавила она, бросив на Аню неприязненный взгляд.

Даже теперь, лежа в лучах солнца и вспоминая эту вчерашнюю сцену, Аня поежилась от ее ледяного взгляда. «У Селии все есть, — подумала Аня. — Она благополучна, счастлива, богата и любима. Почему же она ненавидит и боится меня, незнакомку, у которой нет родины, дома и даже отца?» Но может быть, и это изменится через несколько часов? Если слова миссис Престон что-нибудь значат, то она, Аня, ее внучка. Все это очень странно и немного пугающе…

Девушка встала с кровати и начала одеваться, размышляя, чем бы заняться утром. В коридоре звучали голоса горничных, которые, как истинные немки, беспрестанно мыли пол и чистили все вокруг, но это скорее успокаивало, чем пугало. Тому, кто привык постоянно слышать голоса рядом, неуютно оставаться одному в комнате, где каждый звук приглушен толстыми коврами и шторами.

Церковные часы напротив отеля пробили восемь. Не зная, рано это или поздно, Аня вышла из номера и спустилась по лестнице, поскольку немного боялась лифта. Она помнила дорогу до ресторана и отправилась туда, надеясь встретить Дэвида. По пути она затянула в маленькую комнату для завтрака и увидела там кузена Дэвида, человека с задумчивыми глазами и всезнающей улыбкой.

— Привет! — Бертрам помахал рукой стоявшей в дверях Ане. — Позавтракаешь со мной? Как ты спала?

Аня медленно вошла и села напротив него за стол.

— Спасибо, очень хорошо. Дэвид еще не спустился?

— Нет, обычно я первый. Дома я встаю не раньше полудня, потому что приходится работать допоздна, но на отдыхе все по-другому.

— А кем вы работаете?

— Я театральный режиссер.

— Вы работаете в театре? На сцене?

— Да. Тебе кажется, что это больше похоже на игру?

— Нет, я знаю, что это очень непростая работа. В нашем лагере был театральный режиссер. Он известный человек у себя на родине, в Польше. Но в войну немцы заставили его работать у себя, так что потом ему было уже некуда вернуться. Вся его семья погибла, а у него начался туберкулез.

На лице Бертрама появилось изумление.

— И где он сейчас? — спросил он, пораженный судьбой своего незнакомого коллеги.

— Не знаю. Больше года назад он уехал в санаторий. Возможно, он умер.

Бертрам нахмурился:

— Неужели за завтраком нельзя говорить о чем-нибудь более веселом?

Аня улыбнулась, словно перед ней был ребенок, возмущенный неприятным зрелищем. — Простите, я забыла. Всегда кажется, что другие знают жизнь с той же стороны, что и ты.

— Наверное, ты права. — Бертрам задумчиво покивал и заказал для Ани завтрак у поджидавшего официанта. — Скажи мне, вчера что-нибудь решилось? — Он повернулся к девушке с неподдельным интересом. — Я имею в виду, насчет твоего будущего.

— Нет. В жизни много загадок, и ответ на них дать непросто.

— Не думаю, что миссис Престон все так оставит. Она может признать тебя дочерью своего погибшего сына. Что тогда?

— Не знаю.

— Не знаешь? — Бертрам с любопытством посмотрел на нее. — Хочешь сказать, что можешь отказаться? Откажешься от дома, надежности, уюта и многого другого? Нет, милая моя. Никто не может от такого отказаться, правда же?

— А если это означает, что человек будет несчастлив?

— Почему это?

Аня сразу не ответила, а когда, наконец заговорила, тщательно выбирала слова:

— Селия меня не любит. Точнее, она почти ненавидит меня. И думаю, на ее месте я испытывала бы то же самое.

— Брось! Как только ее мать признает тебя своей внучкой, Селии придется смириться.

— Возможно.

Бертрам почувствовал, что девушке неприятно это обсуждать, и великодушно сменил тему:

— Расскажи мне поподробнее о том польском режиссере. Он когда-нибудь говорил, что хотел бы видеть тебя на сцене?

— Часто. — Аня рассмеялась. — Он даже заставлял меня заучивать роли и играть для него.

— Правда? — Бертрам отодвинул чашку с кофе и оперся локтями о стол, с интересом разглядывая девушку. — Так он тоже это заметил…

— Что?

— Забудь. Расскажи, что он заставлял тебя учить.

— Немецкие переводы комедий Шекспира. Он сказал, что я не подхожу для высокой трагедии, но… Вам, правда интересно?

— Ужасно!

— Он сказал, что у меня талант к трагикомедии, что-то на грани слез и смеха…

— Ага! — воскликнул Бертрам с чувством глубокого удовлетворения.

— И он заставлял меня учить отрывки из… — Аня нахмурилась. — Я не знаю, как это называется. Такое, когда в спектакле смешаны все жанры.

— Водевиль. Как «Синяя птица» двадцатых годов, — нетерпеливо объяснил Бертрам. — Продолжай. Ты можешь мне что-нибудь продемонстрировать?

— Но все отрывки на польском, немецком или русском… И еще песни.

— Боже, ты еще и поешь?!

— Не совсем. У меня нет такого сильного голоса, как у оперных певиц. У нас в лагере жила оперная певица…