
Онлайн книга «Улыбка Эммы»
– Хорошо-хорошо. Я не настаиваю. Только прошу, чтобы вы подумали над моими словами. И вот еще… Он достал из стола бумагу. – Маленькая формальность. Простите, но у нас так принято. Надо расписаться, что вы никому не расскажете о нашей встрече и разговоре. Я пробежал глазами коротенький текст о том, что я, такой-то, обязуюсь не разглашать содержание разговора. – Знаете, я и без этой бумаги… – пробормотал я. – Нет-нет. Мне так положено. – Но тут, в конце – «для дальнейших встреч беру себе псевдоним…». Нет, не надо. – А что плохого в псевдониме? Творческие люди имеют псевдонимы. А что здесь формулировка такая – ну вы же писатель, понимаете смысл слов. Не будет встреч, не будет и псевдонима. Не будет этого вымышленного человека. На нет и суда нет. Ну, что выберем? Давайте по отчеству. Михайлов? Впишите и подпишитесь. Что двигало моей рукой? Желание быстрей избавиться. – Я могу идти? – Ну что вы как по-военному. Конечно, можете. Мне было очень приятно с вами побеседовать, поверьте. Да, вот мой телефон. Он протянул листок с одними цифрами. – Но вы же сказали, что можно больше и не встречаться. Зачем же звонить? – Я думаю, вы еще ничего не решили. Возьмите-возьмите. Наверное, от радости, что все закончилось, я не удержался и пошутил: – Надо съесть? – Я же говорю – хорошо держитесь. Нет, не стоит. Я шел по Невскому с ощущением, что вернулся откуда-то издалека. Дальше Енисея. Все вокруг изменилось за время моего отсутствия, стало серым и тусклым. Я чувствовал, что какая-то пружина обмана таилась в этой встрече. Она распрямится и разорвет меня. Но ведь ничего страшного не произошло, успокаивал я себя чуть ли не вслух. Ничего страшного. Маше я ничего не сказал. Не из-за расписки, конечно. Маши это не должно касаться. Не должно к ней прикасаться, так правильнее. Я уехал к отцу. Посоветоваться. Была осень, мы шли с ним по лесной дороге. Мы любили разговаривать во время таких дальних прогулок. Но о встрече в гостинице я все не решался сказать. Вдруг отец остановился, как перед невидимым препятствием, посмотрел вперед. – Всю жизнь живу с этим. На такой же дороге, когда ему было пять лет, он увидел, как гэпэушник проткнул штыком маленькую девочку. – Всю жизнь живу с этим, – повторил он. Вот и посоветовался, подумал я. – Что-то случилось? – спросила Маша, когда я вернулся. Не умею я скрывать плохое настроение. И, думая о том, как причудливо бывает человеческое сознание, заменяющее нежелательные мысли неожиданными, я стал рассказывать Маше о своем решении писать об отце. Я вдруг увидел эту книгу, ее первую часть об отце, вторую о сыне, – книгу об отце и сыне. Мне было даже удивительно, что я до этого не додумался раньше, не понял, что это самое важное в жизни – проявление отца в сыне, это и есть тот взгляд, который я чувствовал на себе всегда, это и есть возвращение миру рассказа о нем. Я говорил и говорил, заполняя вдруг найденное пространство, и… замолчал. Мне показалось, я увидел первую и последнюю фразу. Они были не словесными, а смысловыми пятнами. Я вглядывался в них, как в забытый сон, стараясь различить. – Ты только не бойся, – сказала Маша. – Ничего не бойся. – Боюсь. Глаза боятся. А руки делают. Вот мои руки. Я весь твой. Маша. Самое тихое слово. Я бы с радостью закрасил черным все страницы с Вадим Вадимычем. Но это будет только ему на руку. Он сидел на скамейке. Когда-то в детстве так ждал меня Витька играть в футбол. Это сравнение меня как раз и взбесило. Да кто ты такой? – чуть не взревел я внутри себя. Но сделал вид, что не заметил его. Через какое-то время я оглянулся. Он шел за мной. Хотел внушить свою неотступность? Я шел в отчаянии. Все-таки я надеялся, что обойдется одной встречей. Но если случился второй раз, то будет и третий. Это как с теленком: один раз случайно зайдет в огород, а после второго – повадится. В сквере у Русского музея я наконец остановился. – Забавно! – хмыкнул он. – Как в кино, правда? А знаете, у меня совсем нет лишнего времени. – И у меня тоже. – Вот и прекрасно. Уже что-то общее. Присядем? Сейчас я все скажу, подумал я. Объясню. Неужели ему и так не понятно? – У вас что-то случилось? Вы пропустили занятия. Хорошо, что он так сказал. Это добавило мне решимости. – Вы все про меня знаете? Я отпросился, чтобы съездить домой. И все. Разве я обязан отчитываться? – Не обязаны, – усмехнулся он. – Но вы помните наш разговор? Вы пропали, я думаю: вдруг человеку помощь нужна? – Нет, не нужна. – Это хорошо. А кстати, вы никуда ничего не посылали нового? Я имею в виду литературные журналы. – А что? – Да мало ли что. Знаете, как долго они там читают. Можно ускорить процесс. Поверьте, безо всякого видимого участия. Есть масса способов. Я вдруг почувствовал, что сейчас просто уйду. Так я всегда уходил с комсомольских собраний, со всяких конференций. На меня накатывало онемение, и я выходил из зала. – Ну что вы молчите? Есть что-то новенькое? Написали? – Но это… мое дело. Только мое, понимаете? И вообще… Если надо, вызывайте на допросы! – Да какие допросы! Что это с вами? Начитались, наверное? Сейчас другие времена. По-новому надо строить общество. – Строить? В гостиницах, вот здесь, на лавочке? Элиту общества? Я уже не мог удержаться: – Человек, когда что-то делает, то это дело похоже на него! И вот эта ваша элита будет как вы. Его глаза мгновенно похолодели. – Щенок. Наверное, я ошибся. Жаль. Или не хватает тебе жизненного опыта. Что ж, Михайлов, подождем. – Почему вы так меня назвали? Я медленно начинал догадываться. Вот она, та самая пружина обмана. – Ты сам так себя назвал. Он встал. – Что это я на «ты» перешел? Мы же еще не подружились. Да! Есть неприятная новость: для студентов отменяются отсрочки в армию. Мы бы могли посодействовать, дали б доучиться. Девушку жалко. Подумайте, зачем вам армия? Подумайте хорошенько. Бумажку с телефоном еще не съели? Он ушел. Поспешно ушел, давая понять, что не хочет больше слушать всякие глупости. Я сидел уставившись в землю. Не думал я, что встречусь с чем-то таким в своей жизни. Я же был сам по себе – за что меня так, мешком по голове. Из-за угла. Откуда? Откуда это зло? И вдруг я вспомнил свою фразу – ту, которую придумал, когда ездил домой. Случайность зла высекает из жизни необходимость добра. Я даже пожалел тогда, что сдал уже философию. У нас был хороший преподаватель, я бы поговорил с ним о соединении категорий случайности и необходимости как о соединении случайности зла и необходимости добра. Думал об этом в поезде, засыпая. А когда засыпаешь, даже обычные мысли кажутся значительными. |