Онлайн книга «В темном-темном лесу»
|
– Вообще, ты права. Я подбираю ноги обратно на кровать и усаживаюсь, обхватив колени. Нина придвигает себе стул, берет мою карту и начинает беспардонно листать. – Положи на место, – одергиваю я. – Я бы предпочла не делиться с тобой деталями своего пищеварительного процесса и прочим. – Извини, профессиональное любопытство. Как голова? Судя по всему, приложило тебя конкретно. – Да уж, точно. Но я себя уже нормально чувствую. Только вот… с памятью проблемы. – Я тру повязку на лбу, словно пытаясь втереть выпавшие воспоминания обратно. – Кусок после того, как я выбежала из дома, как будто стерся. – Хм… Посттравматическая амнезия. Только обычно выпадает совсем короткий промежуток, а у тебя… не знаю. По твоим оценкам – сколько? Минуты? Часы? – Ну, мне сложновато оценить, принимая во внимание, что я не помню ни хрена! – огрызаюсь я, сама злясь на себя за несдержанность, но Нина пропускает это мимо ушей. – Вряд ли много, правда? – Слушай, я понимаю, что ты из лучших побуждений… – Я тру себе виски. – Но давай лучше не будем. Меня все утро донимала констебль полиции, заставляя вспомнить, и мне уже надоело. Память не возвращается. Я боюсь, что, если продолжу на себя давить, мозг подкинет мне какую-нибудь небылицу, выдав ее за правду. – Ладно. – Нина некоторое время молчит и признается: – Слушай, я сказала им про вас с Джейм-сом. Ну, что вы встречались. Это тебе для информации. Я не знаю, собиралась ли ты об этом… – Все нормально. Не надо им врать. Я упоминала, что мы были вместе, в разговоре с Ламарр. Это женщина из полиции, которая меня… – Знаю, – перебивает Нина. – Она нас всех допрашивала. А она знает, как вы расстались? – В смысле? – Ну, про твой большой секрет. Что он тебя заразил, или что там у вас стряслось… – В последний раз повторяю: ничем он меня не заражал! – Ну да, ну да, поверю на слово. Ей ты сказала? – Нет. Ничего я ей о нашем разрыве не сказала. А ты? – Нет. А что мне говорить-то? Я знаю только, что вы встречались, а потом разошлись. – Это и есть вся история. – Я поджимаю губы. – Серьезно? Ну-ка, прикинем. – Нина начинает загибать пальцы. – Рассталась с ним, ушла из школы, уехала из города, оборвала контакты с большей частью друзей, не общалась с ним десять лет… Вся история, значит? Никаких секретов? – Никаких секретов, – упрямо повторяю я, разглядывая сплетенные на коленях пальцы. Порезы и царапины на них потемнели и покрылись коростой. Скоро заживут. – Я к чему: Джеймс мертв, и они пытаются найти человека с мотивом. Я вскидываю голову. Нина смотрит мне в глаза, не отводя взгляда. – Это как понимать?! – Так, что я за тебя волнуюсь. – Ты намекаешь, что это я убила Джеймса? – Да пошла ты! – Нина вскакивает и начинает мерить шагами палату. – Ни на что я не намекаю! Я пытаюсь… – Ты н-ничего про это не знаешь! Опять я заикаюсь! Но ведь Нина действительно ничего не знает. Никто не знает об этой странице моей жизни, даже мама. Одна Клэр в курсе, да и то не всей истории. А Клэр… Клэр в больнице. И Клэр не в состоянии отвечать на вопросы. Возможно, даже в коме. Но рано или поздно она оч-нется. – Клэр ты видела? – глухо спрашиваю я. Нина качает головой. – К ней не пускают. Похоже, она сильно пострадала в аварии… – Нина снова качает головой, на этот раз скорее от досады, чем в знак отрицания. – Хуже всего то, что Джеймс мог выжить. Да, он был тяжело ранен, но у него все-таки был один шанс из двух. – То есть? – Он погиб в аварии. Или из-за задержки, которую вызвала авария. В общем, это одно и то же. Теперь мне становится ясна настойчивость Ламарр по поводу стершихся из моей памяти минут. Произошедшее в доме – лишь половина ис-тории. Джеймса убило то, что случилось на дороге. Я должна вспомнить. Не стоило мне приезжать. Я ведь знала. С того самого момента, как это дурацкое письмо я полу-чила. Я думаю о Джеймсе – как он лежал на полу и смотрел на меня, а вокруг нас разливалась лужа его крови. Как он окровавленной рукой цеплялся за мою, словно утопающий, словно только я могла спасти его. Как он звал меня: «Лео…» Если бы я знала, что все это произойдет, смогла бы я удалить то письмо? Нина берет меня за руку, пожимает ее сухой крепкой ладонью, сильными пальцами проводит по сеточке царапин. – Все будет хорошо, – говорит она хрипло, но мы обе в это не верим. Как бы дальше ни повернулась ситуация со мной и расследованием, хорошо уже не будет. Даже при самом лучшем раскладе – если поправится Клэр, если мне не предъявят обвинения – Джеймса уже не вернешь. – Как Фло? – спрашиваю я. Нина прикусывает губу, словно раздумывая над ответом, шумно вздыхает. – Ну… не очень. Честно говоря, мне кажется, у нее нервный срыв. – Про Клэр она знает? – Да. Рвалась к ней, но ее не пустили. – К Клэр вообще кого-нибудь пускают? – Вроде родители приезжали. – А… родители Джеймса? – спрашиваю я, изо всех сил стараясь не заикаться. – Они тут были? – По-моему, да, вчера приезжали. – Она смотрит на мои руки, проводит пальцем по самой длинной царапине. – Посмотреть на тело. Насколько я знаю, потом сразу же уехали. Мы их не видели. Передо мной встает пронзительная картина: мама Джеймса десять лет назад стоит у окна и оживленно болтает по телефону. Ее кудри кое-как подхвачены заколкой, браслеты на руках звенят в такт жестикуляции, наброшенный на плечи шарф трепещет на ветру. Она смеется. При виде меня она отняла телефон от уха и прижала к плечу. А Джеймс представил меня: «Мам, это Лео. Она будет заходить к нам очень часто. Так что привыкай». А его мама расхохоталась: «О, я поняла. Давай-ка, Лео, я покажу тебе, где у нас холодильник. В этом доме никто не готовит, так что, если проголодаешься, лезь сюда и добывай подножный корм». У них дома все было устроено иначе, не как у меня. Никто не сидел на месте. Дверь всегда была открыта, и постоянно кто-то был в гостях – то друзья, то ученики, и все вечно спорили, хохотали, целовались, пили. Никаких семейных обедов и ужинов. Никаких обязательств явиться домой к назначенному времени. Мы с Джеймсом валялись в постели средь бела дня, и никто не стучал в дверь с требованием прекратить все, чем мы там занимаемся. Я помню его отца – с окладистой бородой и аккордеоном. Он читал лекции о теории марксизма в нашем местном универе и всегда был на пороге увольнения – то по своей воле, то по воле администрации. Порой он отвозил меня домой по темноте на своей побитой машинке, ругаясь на барахлящий мотор и развлекая меня своими жуткими каламбу-рами. |