Онлайн книга «В темном-темном лесу»
|
– Вы уверены? – Да, тут царапинка на корпусе. – Это ваш номер? – Она перелистывает блокнот и называет набор цифр. – Д-да, мой. – Меня интересуют последние звонки и текстовые сообщения с этого номера. К такому я была не готова. Зачем им эта информация, какое отношение она имеет к смерти Джеймса? Может, они пытаются отследить наши перемещения по телефонным сигналам? Я напрягаю память. – Да я за эти выходные им и не пользовалась почти… В доме не ловилась сеть. Только на стрельбище голосовую почту проверила… и «Твиттер». А, и еще перезвонила мастеру в Лондоне, у меня велосипед в починке. И все. – А сообщения? – Не отправляла вроде… Точно нет. Последнее было в пятницу Нине, я написала, что жду ее в поезде. Ламарр резко меняет тему: – Расскажите о ваших отношениях с Джеймсом Купером. Я спокойно киваю, стараясь продемонстрировать свое желание сотрудничать со следствием. Я ожидала этого вопроса. Может, Клэр очнулась? У меня сосет под ложечкой. – Я правильно понимаю, что вы знакомы со школы? – Да. Лет в шестнадцать встречались, недолго. – Недолго – это сколько? – Месяца четыре-пять. Тут я вру. Встречались мы полгода. Но я зачем-то ляпнула «недолго», а полгода – уже какой-то срок. Мне бы не хотелось, чтобы мои показания звучали противоречиво. К счастью, Ламарр не расспрашивает меня о датах. – Потом вы поддерживали дружбу? – Нет. Она ждет, что я пущусь в разъяснения. Я жду конкретных вопросов. Ламарр складывает руки на коленях и смотрит на меня. Но если я что и умею делать хорошо, так это держать паузу. Слышно очень тихое, ритмичное тиканье дорогих часов у нее на запястье. Интересно, откуда деньги? Не похоже, чтобы такую юбку можно было купить на зарплату констебля, как и крупные золотые серьги. На вид это не бижутерия. Впрочем, какая разница. Разглядывая Ламарр, я просто коротаю ожидание. Она тоже умеет ждать. У нее прямо-таки кошачье терпение – способность не мигая смотреть на затаившуюся мышь, пока та в панике не выскочит из укрытия. Первым не выдерживает второй полицейский, констебль Робертс, здоровенный детина с толстыми щеками и застывшим на лице мрачным выражением. – То есть вы не общались с ним десять лет и после этого он вдруг взял и пригласил вас на свадьбу? Черт… Врать бесполезно. Им понадобится пара минут, чтобы затребовать у матери Клэр список приглашенных. – Нет. Клэр пригласила меня на девичник. На свадьбу меня никто не звал. – Вы не находите, что это немного странно? – интересуется Ламарр, словно не допрос ведет, а болтает с подружкой за чашечкой капуччино. У нее круглые розовые яблочки щек и точеные высокие скулы, как у Нефертити, а улыбка такая широкая, теплая, благодушная… – Да, в общем, нет. Зачем жениху звать на свадьбу свою бывшую? Это было бы неловко и для него, и для меня, и для Клэр. – То есть это неловко, а в приглашении на девичник никакой неловкости нет? – Об этом надо спрашивать Клэр. Ей виднее. – Значит, после разрыва вы вообще никак не связывались с Джеймсом Купером? – Нет. Никак. – Вы не писали ему писем? Не отправляли сообщений по телефону? – Нет. Я теряюсь. Не понимаю, к чему они ведут. Пытаются доказать, что я ненавидела Джеймса? Что не могла находиться с ним рядом? У меня сосет под ложечкой, и внутренний голос тихонько спрашивает: «Может, все-таки адвоката?» Сама того не желая, я слегка повышаю голос. – Знаете, вообще это обычное дело – обрывать контакты с бывшими. Ламарр снова внезапно меняет тему: – Опишите ваши перемещения по дому. Вы покидали его пределы? – Ну да, на стрельбище ездили, – неуверенно говорю я. – Вы же знаете. – Я имею в виду, не вместе со всеми, а одна. Кажется, вы выходили на пробежку? При чем тут пробежка?! Я вообще не понимаю, к чему они ведут, и начинаю сильно нервничать. – Выходила. – Я прижимаю к груди подушку и, с целью продемонстрировать желание сотрудничать, уточняю: – Дважды. Один раз в пятницу вечером и один – в субботу. – А примерное время можете назвать? – В пятницу примерно в четыре тридцать. Или попозже. Уже почти стемнело. По пути назад я встретила Клэр, она приехала около шести. А в субботу… рано утром. Раньше восьми. Точнее не скажу. Но после шести утра – было светло. Мелани уже не спала, может, она вспомнит. – Хорошо. – Ламарр записывает в блокнот названные мной временные промежутки, словно не доверяя диктофону. – Во время пробежек вы не пользовались телефоном? – Нет. Я впиваюсь пальцами в подушку, ничего не понимая. Вопросы ставят меня в тупик. – А в субботу вечером вы не выходили? – Нет. – Тут я вспоминаю. – А про следы вам сказали? Ламарр поднимает голову от блокнота. – Какие следы? – Утром, возвращаясь с пробежки, я заметила следы на снегу. Они вели от гаража к двери кухни. – Хм… Спасибо, будем иметь в виду. – Ламарр черкает в блокноте. – Вы не вспомнили, что вы делали в субботу вечером, когда побежали за машиной? Я качаю головой. – Нет, извините. Помню только, как продиралась сквозь лес, вспышки фар и битое стекло… Ничего конкретного. – Ясно. – Ламарр захлопывает блокнот и встает. – Спасибо, Нора. Робертс, у вас еще есть во-просы? Вопросов у Робертса нет. Ламарр называет в диктофон дату и место, отключает его и уходит. Я подозреваемая. Оставшись наедине с собой, я пытаюсь переварить эту информацию. Почему меня подозревают? Потому что нашли телефон? Но какое отношение мой телефон имеет к убийству Джеймса? И тут до меня доходит то, что следовало понять уже давно. Я с самого начала фигурировала в деле в качестве подозреваемой. Меня прежде не допрашивали по всей форме, потому что мои показания все равно были неприменимы в суде. С таким-то провалом в памяти любой адвокат от моих заявлений камня на камне не оставит. Ламарр была нужна информация, каждая крупица информации, как можно скорее – именно поэтому она рискнула начать говорить со мной до того, как врачи разрешили официальный допрос. Теперь врачи признали, что я нахожусь в здравом уме, и полиция начинает выстраивать против меня дело. Меня не арестовали. Уже неплохо. |