Книга Востоковед, страница 38 – Александр Проханов

– А что за неудачи, позвольте узнать?

– Я профессор истории, востоковед. Приехал в Стамбул прочитать в университете лекции. Но контракт до сих пор не подписан. На русских косятся. Как бы не пришлось уезжать восвояси. – Торобов сочинил весьма правдоподобную легенду, прощая себе этот обман. – Меня зовут Леонид Васильевич. А вас?

– Вера. Меня тоже преследуют неудачи. Мы приехали в Стамбул с подругой. Мы дизайнеры и открыли здесь ателье. Драпируем окна в коттеджах. Но с тех пор, как турки сбили русский самолет, заказы пропали. Подруга уехала в Анкару, но, похоже, и там нет заказов.

– Да, здесь изменилось отношение к русским. Словно турки вспомнили все русско-турецкие войны. А мы вспомнили про Святую Софию, превращенную в мечеть.

– Вы правы, когда я смотрю на минареты, окружающие православный собор, мне кажется, что его взяли в плен и держат под арестом.

– Вот видите, сколько общего мы обнаружили в первые минуты знакомства. Не перенести ли наше общение в другое место. Например, в ресторан. Время обеда.

– Дайте мне на размышление минуту.

– Она прошла.

– Тогда я согласна, – засмеялась она, поднимаясь.

На улице Истикляль они отыскали рыбный ресторанчик. Над входом красовалась позолоченная рыба в шляпе, гуляющая под руки с двумя королевскими креветками.

Они заказали салат из водорослей, суп из мидий, приготовленного на пару сибаса и бутылку белого сухого вина из турецких сортов винограда.

– Пью за вас. – Он поднял шаровидный бокал, в котором колыхалось вино. – Мне кажется, что мы с вами давно знакомы. Первые минуты неловкости давно уже пройдены. Первые, необязательные слова произнесены. И теперь мы можем болтать о чем угодно. Например, о Босфоре, о его лазури, которая рождает в душе почти религиозный восторг.

– Окна дома, где я живу, выходят на Босфор. Он постоянно меняет свой цвет, свой лик. То он в ослепительной синеве, от которой замирает сердце. То он багровый, словно чаша с вином. То зеленый, как изумруд, полный таинственных лучей. А то черно-фиолетовый, грозный, когда в него сыплются молнии и падает дождь.

– Мне кажется, нас с вами свела судьба, чтобы мы забыли о всех напастях и любовались Босфором.

Он произнес эти слова с забытым молодым легкомыслием, с которым были связаны его ранние увлечения женщинами. Его развеселило это нехитрое ухаживание, когда вдруг распахнулись завесы неловкости и хлынула счастливая молодая безрассудность.

– Как вы думаете, нам удастся полюбоваться Босфором на вечерней заре, под звездами, в утреннем блеске?

– Надо спросить Босфор. Чтобы он позволил нам любоваться собой, – улыбнулась она, и он увидел, как ее розовые губы погрузились в вино.

Торобов был по-прежнему офицером разведки. Выполнял смертельно опасное поручение. Он по-прежнему двигался по кромкам черной дыры, из которой истекала ядовитая лава. В эту дыру падали подбитые самолеты, взорванные мечети, проваливались города и страны. Но все это вдруг отступило, стало почти невидимым, и он оказался в волшебном свечении этой прелестной женщины, ее золотистых бровей, розовых губ, белой ложбинки груди с зеленым кулоном.

Они наслаждались морскими дарами, маслянистыми водорослями, ароматными мидиями, ломтями розового сибаса, в котором открывался нежный позвоночник.

– Я люблю смотреть на Босфор, – сказала она. – Где-то рядом Троя, афинский Акрополь, египетские пирамиды, Неаполь. Сядешь на корабль, и ты в Средиземном море, в Венеции, в Барселоне.

– Давайте сядем на корабль и отправимся в Барселону. Гауди ждет нас.

– Мы знакомы меньше часа. И уже в Барселону.

– Самое трудное было подойти к вам и спросить о какой-то чепухе. А теперь, когда эта черта пройдена, можно и на корабль. – Он произнес это с беспечностью, увлекаемый счастливой уверенностью, что все доступно. Однажды преодоленная черта открывает стремительную возможность сближения.

– Есть такой корабль? – спросила она недоверчиво.

– Конечно. Каждый час от пирса в порту отчаливает кораблик и плывет по Босфору, плутая среди островов. Поплывем?

В ее серых глазах мелькнуло недоверие, осторожное сомнение, но потом вспыхнуло лихое веселье, и она сказала:

– Мы отчалили от пирса там, у крепостной стены. Поплывем дальше.

Они поймали такси, подхваченные счастливым порывом. Его голова кружилась от выпитого вина, от невероятного предчувствия. Его жизнь на глазах менялась, в ней исчезало и забывалось все тяжелое, обременительное и ненужное. Уступало место светоносному влечению, которое однажды возникло, чтобы уже не исчезнуть.

В пассажирском порту то и дело причаливали и отплывали прогулочные кораблики. Неуклюжие, шумные, с крикливыми зазывалами, которые зычно оглашали берег названием островов и прибрежных селений.

Торобов с Верой едва успели вбежать на кораблик, как палуба зарокотала, подул свежий ветер и Стамбул стал переливаться стеклянными фасадами, горбатыми мечетями, начинавшими зеленеть парками.

– Ну вот, еще немного, и мы в Средиземном море. Не пропустить бы! – Он облокотился о деревянный поручень палубы. Смотрел, как ветер приподнимает ее золотистую прядь. Близко от них встречным курсом плыл теплоход, и с него доносилась музыка.

– Я вам так благодарна за эту прогулку! – сказала она.

Рокотала железная палуба. За бортом вздымался гребень ослепительной синевы. Над ним блистали алмазные брызги. Бурлящий след тянулся за кормой. К ним подлетала большая белая чайка, поворачивала в их сторону желтый клюв, зорко всматривалась круглым глазом. Мимо пронесся глиссер, водный лыжник держался за стропы, подскакивал на волнах, и было видно, как переливаются мускулы под атласной тканью костюма.

Приближался гористый остров. Среди деревьев белели строения. Из-за острова вылетела белоснежная яхта и стала приближаться, вздымая пенный бурун.

Торобов расширенными зрачками следил за приближением яхты, за чайкой, невесомо повисшей над палубой, за водным наездником, летящим на стеклянной волне. И вдруг ошеломляющая бесшумная вспышка, и в этой вспышке стоящая у поручней женщина, ее полузакрытые от ветра глаза, ее высокая шея с серебряной цепочкой, ее близкое розовое ухо с каплей бриллианта. Эта вспышка была ослепляющей, ошеломляющей. Женщина, стоящая рядом, стала вдруг драгоценной, ненаглядной, родной. Он испытал к ней такую слезную нежность, такое обожание, что мир вокруг стал лучезарным и женщина стояла преображенная и любимая.

Торобов испугался этого внезапного света, этого волшебного влечения, этого лучистого мира, в который превратилась душа, поместившая в себя женщину, еще недавно незнакомую, а теперь несказанно родную. Он перегнулся через борт, и синий водяной гребень окатил его холодными брызгами.

– Что с вами? – спросила она.

– Чудо случилось, – счастливо ответил он.