Книга Харон, страница 39 – Валерий Бочков

– Би-ван вызывает Первого, Би-ван вызывает Первого.

– Первый слушает. – Я прижал микрофон к щеке.

– Приступаем к третьей фазе! Как поняли?

– Вас понял. Приступаем к третьей фазе. Конец связи.

Костя подмигнул мне, выставив большой палец.

Да, все пока шло хорошо. Португалец дремал, обняв автомат, ирландцы, как обычно, лениво зубоскалили. Невольно представил этих ребят в крови, в копоти, неподвижных – как часто я видел эту необъяснимую трансформацию, этот неуловимый переход из живого в мертвое. Вопреки нашему упрямому отрицанию, эти два мира лежат совсем рядом, иногда на расстоянии вздоха.

Я отвернулся к иллюминатору; под нами проносились тусклые подмосковные огни, из-за торфяного дыма казалось, что деревни, дачные поселки, низкорослые рощи и петляющие дороги, освещенные цепочками мертво-сизых фонарей, лежат на дне какого-то гигантского озера, что я смотрю сквозь толщу мутной янтарной воды.

– Где мы? – окликнул я пилота.

– Прошли Звенигород. До цели шесть минут.

С ясностью, свойственной моим ночным кошмарам, до меня вдруг дошло, что именно сейчас на высоте пятьсот футов и со скоростью двести сорок миль в час я проношусь над приютом, над Звенигородским детдомом номер три. Над моим персональным адом, цепкие щупальца которого намертво вросли в мою душу, в мой мозг, в мою память.

Да, мне повезло, повезло сказочно – мне удалось вырваться из ада, но я так и не смог вытравить ад из себя. Я прижал лоб к стеклу иллюминатора. Внизу тускло блеснул изгиб реки, на холме за полем показался кукольный силуэт многоглавой церкви. Жена, дети, Америка – вся моя жизнь показалась мне чем-то абсолютно нереальным, какой-то безумной выдумкой, нелепой в своей чинной аккуратности: парадная форма белее снега с золотыми аксельбантами, Хелью в красном платье с корзинкой для пикника – сзади невероятно зеленый стриженый газон, воскресное утро в церкви, пастор с розовым, словно свежевымытым лицом, веранда – скрип кресла-качалки – закат плавится в стакане виргинского бурбона в моей руке.

Виргинский бурбон? Какой, к чертовой матери виргинский бурбон?! Какая веранда?! Я – Колька Королев, босяк, оторва, сиротский выблядок с заточкой в рукаве! Я бью всегда первым, бью безжалостно, даже если я не прав, потому что в моем сучьем мире важно быть живым, а не правым.

– Две минуты до цели! – крикнул пилот.

Вертолет, войдя в вираж, хищно ринулся вниз. Ребята без суеты приготовили тросы, пристегнули карабины. Я толкнул дверь, она пошла как по маслу. Люк раскрылся.

В кабину ворвалась бензиновая гарь, вонь горячего металла. Внизу бушевало настоящее пожарище – хозблок и гараж сгорели дотла, из окон столовой вырывалось белое пламя. Горели деревья главной аллеи, на дорожках, газонах, в клумбах валялись трупы, много трупов. У внешнего поста, загороженного пожарной машиной, застряло несколько грузовиков, какие-то легковушки с мигалками. Вертолет медслужбы стоял на теннисных кортах. Все шло по плану.

– Цель! – гаркнул пилот.

Мы зависли над крышей главного корпуса.

– Пошли!

Я хлопнул португальца по спине, тот сгруппировался и соскользнул вниз по тросу. За ним ирландцы, один за другим, потом русский. Последним прыгнул я. Трос натянулся, запел, подошвы пружинисто стукнулись о бетонную крышу. Костя уже прилаживал взрывчатку к чердачному люку. Внизу трещали автоматы, хлопнула подствольная ракета. Весело брызнули мелкие стекла. Моргнули и погасли прожектора главной аллеи, фонари и окна – первая группа добралась до подстанции и обесточила территорию дачи.

Мы знали план дома наизусть: от чердачного люка до середины спальни было ровно шестьдесят пять шагов, двадцать шагов направо – бассейн и сауна, дальше – пост охраны, за ним – холл и кинозал. Прибор ночного видения раскрасил чердак зеленым, мерцающие балки уходили в незатейливую перспективу, как поле в компьютерной игре прошлого века. Костя, оставляя за собой изумрудный светящийся шлейф, быстро отсчитал шаги до середины спальни, потом – до поста охраны. Оба взрыва грохнули одновременно. Снизу, с охранного поста раздалась непонятная гортанная ругань, автоматная очередь прошила изнанку крыши. Ирландец, небрежно вырвав чеку, швырнул в дыру осколочную гранату. Ухнул взрыв, ирландец, быстро перекрестившись, нырнул в дыру. За ним прыгнули остальные трое, теперь их задача была блокировать этаж. Передо мной стояла задача найти Тихого.

В спальне не было окон. Зеленоватые очертания неясной мебели, какие-то бабские пуфики, низкая овальная кровать под тигровым покрывалом бордельного фасона – я присел на корточки, прислушиваясь. Шум перестрелки едва долетал. Казалось, будто у соседей внизу показывают боевик. Гораздо громче ухало мое сердце. Не вставая, я внимательно оглядел периметр – спрятаться было негде. В спальне не было никого.

Я открыл дверь в ванную – пусто, заглянул в джакузи – тоже никого. Упруго застучало в висках, во рту появился металлический привкус. Кровь, подумал я, до крови прикусил губу. Вторая дверь вела в холл. Я старался ступать тихо, но по ковру было рассыпано битое стекло, которое мерзко хрустело под башмаками.

В стену холла был вделан длинный аквариум, который я сперва принял за экран телевизора. В темноте неспешно скользили какие-то большие рыбины. Я зачем-то постучал перчаткой по стеклу, из черноты выплыла тень, и на меня уставилось осетровое рыло. В этот момент из спальни донесся слабый звук – будто скулил щенок. Осторожно ступая, я вернулся и застыл в дверях. Из-под кровати послышался шорох. Я подбежал, нагнулся и отдернул полог. Под кроватью прятался мальчишка.

– Вылезай! – приказал я.

Паренек с трудом выбрался из узкой щели. Он был худой и совершенно голый, на вид не старше двенадцати. Его колотило от страха.

– Где он? – тихо спросил я.

Мальчишка, как зверек, дернулся на звук, его руки продолжали слепо ощупывать темноту.

– Где он? – повторил я.

Парень непроизвольно повернулся в сторону кровати. Его безумные, выпученные от страха глаза смотрели сквозь меня.

Неожиданно включился свет, наверное, сработал аварийный генератор. Я зажмурился, прибор ночного видения, многократно усилив свет, на миг ослепил меня. Подняв окуляры, я оттолкнул мальчишку, ухватил тигровое покрывало и сдернул с кровати. На атласной простыне алого цвета, распластавшись, как морская звезда, лежал Тихий.

Раскинув руки и ноги, вжавшись затылком в пухлый матрац, он с ужасом смотрел на меня. В правой руке он сжимал смит-вессон седьмого калибра, позолоченный и какой-то бутафорский. Привстав, Тихий подался вперед неуклюжим тюленьим прыжком, выставил револьвер и нажал на спусковой крючок. Я ушел влево и стволом карабина выбил пистолет. Пуля вошла в потолок, оттуда со звоном посыпались осколки – весь потолок спальни был выложен зеркалами.

Тихий перекатился через кровать и неожиданно проворно побежал на четвереньках в сторону холла. Я кинулся за ним, ухватил за ворот, поднял – он оказался легким, как подросток, и гораздо мельче, чем я ожидал, – едва доставал мне до плеча. На нем было черное кимоно, шелковое и насквозь мокрое от пота. Коротким ударом я стукнул Тихого в печень, он охнул и скрючился. Мальчишка снова заскулил. Только сейчас я заметил, что у него жирно нарумянены щеки и глаза подведены черной тушью на китайский манер.