Книга Слёзы Шороша, страница 170 – Братья Бри

– Красная Пещера забрала моё внимание и истощила мои разум и чутьё. Шагнув из тьмы в полусвет Ведолика, я увидел сражённых корявырей и не смекнул, что меня может поджидать живой корявырь.

И по эту, и по ту сторону двери всё замерло и внимало Семимесу.

– Этот гад, – он кивнул на дверь, – камнем ударил меня по голове прежде, чем я махнул палкой на шорох надо мной. Он затаился на скале над самой пещерой.

– Ты тоже пробил мне голову, – раздался поспешавший скрипучий голос из комнаты Семимеса.

– Заткнись, парень! – прохрипел Гройорг. – Не то я пущу в ход своего Мал-Мальца, Мал-Малец в помощь мне, и ты вовсе забудешь про то, что у тебя была голова!

– Гройорг! Не место здесь Мал-Мальца расчехлять!

– Этот гад думал, что убил меня (ведь думал, гад?!), и стал стаскивать с меня рубаху. А я очнулся и увидел перед собой себя… и, известное дело, оторопел… Отец, друзья мои, этот гад вонзил в меня кинжал, – при этих словах Семимес задрал тряпку, которая прикрывала его тело: рана на груди была плотно заткнута листьями какого-то растения, поменявшими цвет с зелёного на багровый.

– Я сбегаю за Фэлэфи? – предложил Дэниел.

– Назад, парень! – остановил его Семимес. – Не стану я перед Фэлэфи в таком виде красоваться.

– Потом, Дэн, – мягко сказал Малам и обратился к Семимесу: – Сынок, я тебя ещё не обнял. Иди сюда… Спасибо, что живой вернулся.

– Малам, дай-ка и я его обниму, – прохрипел Гройорг. – С возвращением, Победитель! И спасибо тебе за нашего Жизнелюба!

– Одинокому спасибо – не мне одному, – ответил Семимес.

– Ну, здравствуй, проводник. Признаться, я не узнал тебя сразу, – сказал Дэниел и тоже обнял его.

– Привет, друг. «Стони, Жизнелюб, стони… Я разберу, о чём ты стонешь, очень разберу».

– Запомнил? – Семимес улыбнулся.

– На всю жизнь, проводник, – сказал Мэтью, и они обнялись.

– Я верил, что ты вернёшься, но знал, что всему своё время. И оно пришло, – сказал Савасард и тоже обнял его.

– Если бы Семимес был целым человеком, он бы сказал, что всякий останется тем, кем был, если он кем-то был, – сказал Семимес.

– Если бы я был Семимесом, – раздался горестный скрип из-за двери, – я бы не ударил никого камнем по голове и ни в кого не вонзил бы кинжал.

– Ты, гад, видно, подумал, что я забыл про тебя. Не-ет, я вовсе не забыл про тебя. Просто сначала мне надо было обняться с друзьями… которых у тебя никогда не было и не будет. Теперь же пришёл черёд расквитаться с тобой.

– Э, не надо так! Круда не виноват. Повелитель Трозузорт велел Круде убить тебя. А Сафа обратила Круду в Семимеса.

– Вот те раз! Есть ещё какой-то Круда и какой-то Трозузорт, будь они неладны?! Где же они прячутся?! Признавайся! – возмущался Гройорг.

– Зусуз нынче зовётся Трозузортом, Гройорг, – пояснил ему Малам.

– Тот самый Зусуз?

– Другого не знаю. Нынче Тьмою повелевает он.

– Мы доберёмся до него, дружище, Мал-Малец в помощь мне!

– А Круда – это я. До того, как стать Семимесом, я был им.

(Круда говорил правду. В ту самую ночь, когда Дэниел и Мэтью впервые появились в доме Малама, Трозузорт, вернувшись в Выпитое Озеро после встречи с Надиданом, позвал к себе в башню Сафу и Круду (такого же полукровку, как и Семимес, и похожего на него внешне). Он по памяти нарисовал Семимеса: ещё бы, они едва не схлестнулись друг с другом у камня у подножия Харшида. Затем спросил Сафу:

– Они похожи: тот, что на рисунке, и Круда?

– Да, Повелитель, – ответила та с довольством, вспомнив в эти мгновения Повелителя Тронорта, который рисовал её.

– Властны ли твои руки сделать его лицо точно таким же, как на этом рисунке?

– Да, Повелитель. Но для этого… – Сафа замялась.

– Говори!

– Для этого рисунок надо сжечь.

Трозузорт немедля поджёг его.

– Повелитель, опусти его мне на ладонь, – сказала Сафа.

– Ты не боишься огня?

– Не боюсь, если очень захочу обуздать его.

Трозузорт положил лист, съедаемый пламенем, ей на ладонь. Сафа приблизилась к Круде, который стоял в стороне.

– Не страшись, – сказала она ему.

– Ладно, – проскрипел тот.

Сафа ловко подхватила дым от тлевшего листа другой рукой и, обдав им лицо Круды, принялась обматывать его голову, будто это был не дым, а длинная тряпица. Она подхватывала, обдавала и обматывала ещё и ещё… и приговаривала:

– Дух, наполни плоть – плоть, прими дух… Дух, наполни плоть – плоть, прими дух… Дух, наполни плоть – плоть, прими дух…

Круда дрожал всем телом и стонал: ему было нестерпимо больно. Хотелось кричать. Но глаза Трозузорта заставляли его сжимать крик челюстями, и он стонал. Тело его и душа его противились вторжению того, что жгло и корёжило его лицо и голову. Но руки Сафы были сильны и непримиримы: они словно вдавливали в него чуждое.)

– Ты хотел убить меня дважды, – проскрипел Семимес. – Выходи!

– Нынче я не хотел убить тебя. Просто я хотел, чтобы тебя не было. Тогда я остался бы Семимесом и жил бы с отцом в нашем доме. И ходили бы мы с ним в лес по грибы и на речку леща удить.

– Замолкни, гад! Здесь только один Семимес! Это я! И я вызываю тебя на честный бой… один на один. Отдай мне мою палку и выбери себе оружие (хочешь – возьми топор, хочешь – кинжал… хочешь – вилы), и будем биться.

– Семимес не станет драться с Семимесом! – отбивался Круда. – Семимес не хочет драться с Семимесом! Он хочет остаться в этом добром доме и жить по-доброму! Ему полюбилась такая жизнь!

Те, кто был по эту сторону двери, переглянулись.

– Меж прощением и местью оказался ты, сынок, и все мы вместе с тобой, – сказал Малам. – Надо выбирать.

– Постойте! – сказал Савасард. – Семимес сделает выбор. Но сначала пусть Круда ответит на мой вопрос.

– Спрашивай его, Савасард, – согласился Малам.

– Валяй, задавай свой вопрос, лесовик, – нехотя согласился Семимес.

Савасард приблизился к двери.

– Круда.

– Называй меня Семимесом, огненноволосый.

– Эй, корявырь! Здесь только один Семимес! – крикнул Мэтью, ударив кулаком в дверь.

– Э, Мэт, не надо так! – огрызнулся Круда.

– Может, тебя ещё по головке погладить, убийца? – возмутился Дэниел.

– Убийца, – повторил за ним Семимес.

– Фэлэфи завтра придёт и погладит. У неё добрые руки… и сердце доброе… не как у Сафы. А я… вовсе не убийца. Я никого не убил, кроме барана, которого вы давеча ели.