Онлайн книга «Слёзы Шороша»
|
«Что у неё на уме?» – подумал Дэниел. Озуарду нетрудно было справиться с собой: по натуре он не был ни надменным, ни предвзятым, ни властным. – Добрых пересудов. Прошу вас за стол, – ответил он, обратившись одновременно к обоим пришедшим… чтобы не говорить «Дэнэд». – Доброго вам голода, – сказал Дэниел и вслед за Эстеан сел за стол (она заняла место подле Фелтраура, он – рядом с ней). – Доброго голода, – сказала Лэоэли (она не сразу одолела смущение в себе). – Доброго голода, – почти одновременно подхватили Лефеат (на лице её в эти мгновения любой увидел бы радушие, а любопытство она умело прятала) и Эфриард, почему-то нимало не удивлённый появлению пленника. Фелтраур оставался невозмутимым, но в то же время участливым. – Разумная присказка, – подметил он. – Полагаю, добрый голод отличается от злого тем, что оставляет место беседе. Стол был простой: тушённый с дуплянками эфсурэль, хлебцы из эфсурэля, эфсурэльные ватрушки с творогом из козьего молока и эфсурэльные пирожки с земляникой и черникой, козье молоко и травяной настой, вкус которого напомнил Дэниелу вкус кленового сиропа. Прошло какое-то время, а беседа так и не знала, с чего ей начаться. И это было лишним подтверждением нелепости сюрприза, преподнесённого всем Эстеан… И каждый почувствовал себя уютнее, когда в пространство застолья вернулись слова. – Мартин, сестра сказала мне… – Эфриард, прошу тебя, называй его Дэнэд, – перебила брата Эстеан. Тот взглянул на Лэоэли. – Если ему так нравится… – тихо сказала она ему, кивнув на нежданного гостя. – Исправляюсь: Дэнэд, знаю, что сестра показала тебе свою коллекцию камней. Как тебе её детище? – Как? Признаюсь, я мог бы часами любоваться на камни, особенно на те, что разложены на красной скатерти. Они забирают всего меня. В какой-то момент мне показалось, что я мог бы жить среди них… одним из них. – Никогда не испытывал ничего подобного, глядя на камни. Потрясающе. – Брат, ты уже давно не удостаивал вниманием мои камешки. И ты не представляешь, какие чувства они вызвали бы в тебе сейчас. – Согласен. Надо проверить. Завтра же загляну. – Меня прихвати с собой, сын, – сказала Лефеат. – Несколько дней назад мне принесли олидат. Лечебные свойства его ничтожны. Но это очень редкий и к тому же красивый камень. Эстеан, если в твоей коллекции нет олидата, приходи завтра ко мне – он твой. – Благодарю тебя, Фелтраур. Я слышала об этом камне и мечтала заполучить его. – Не всякий из тех, у кого есть редкий камень, который он счёл своим амулетом, с лёгкостью расстанется с ним, – сказал Озуард. – Я знаю, о ком ты говоришь, отец. От него я и слышала об олидате. Но он не показал свой камень. Видно, испугался очаровать меня до безумия. – О, да! Он был прав, – заметила Лефеат. – Эстеан… – Да, Дэнэд? – Только что зелёные глаза Лэоэли навели меня на мысль. (При этих словах Дэниела Лэоэли потупила взгляд.) – Интересно, – в тоне Эстеан что-то изменилось: задетый нерв едва уловимо зазвучал в её голосе. – Что если твою коллекцию пополнить самыми редкими и любопытными камнями, которые прячутся от людских глаз в горах, окружающих Дорлиф? – Согласна, дорогой Дэнэд. Надо нам с тобой полазать по склонам Харшида. Но, знаешь, что мне подумалось? В тот раз ты провёл в комнате камней три дня, и ещё больше дней тебя привораживали глаза моей подруги-дорлифянки, но тогда тебе эта идея не пришла в голову. – Эстеан! – негромко воскликнула Лэоэли, не удержав в себе негодования. – Я же просила тебя! Обуздай, наконец, свои фантазии! – Дорогая моя, пусть тебя не смущает новый облик Дэнэда. Уверяю тебя, это наш Дэнэд. Это твой Дэн, – отпарировала выпад подруги Эстеан. – Эстеан! – тон, которым Лефеат произнесла имя своей дочери, должен был мягко склонить её к благоразумию. – Мама, в виде исключения, поинтересуйся у отца, через сколько дней казнят нашего доброго гостя. – Эстеан, мне тоже жалко Мартина, – волнительно проговорила Лэоэли. – Но откуда ты взяла, что его казнят? – Казнят! За него некому вступиться! – Но, дорогая моя Эстеан, для этого нельзя использовать имя человека, которого уже нет, память о котором дорога мне! И не только мне! Мартин, почему ты молчишь?! – Дэнэд, скажи! Скажи им всю правду! – вскричала Эстеан. – Эстеан, я не хочу обидеть тебя, но за меня должны, как ты выразилась, вступиться только факты и слова других людей, но не мои собственные, которые могут оказаться как правдой, так и ложью. Какая вера таким словам? Они никому не нужны. Эстеан растерялась и умолкла. – Ты говоришь так, как будто сам не знаешь, кто ты! – возмутилась Лэоэли. – Говоришь в моём присутствии! А ведь нас познакомил Дэн. Скажи, Мартин! Скажи правду! Ты же говорил!.. говорил при мне в белой комнате! – Говорю… для тех, кто слышит: напрасно дорлифяне утверждают, что дуплянки годны только для засола. Я присоединяюсь к палерардцам, которые любят тушёный эфсурэль с дуплянками. Благодарю за угощения, Озуард. До встречи в белой комнате, – сказал Дэниел, поднялся из-за стола и направился к выходу. Лэоэли была так взволнованна, что не отнеслась к его словам об эфсурэле и дуплянках серьёзно, придирчиво. Она вспомнит о них позже… перед сном (который так и не обретёт власть над ней в эту ночь), когда будет ворошить эпизоды застольного разговора во дворце Правителя Палерарда и, наткнувшись на них, мысленно перенесётся в другой день. Тогда она, Дэнэд и Озуард прогуливались по набережной. И эти слова произнёс… Озуард. И слышали их только двое. Эстеан выбежала на улицу и догнала Дэниела. – Прости меня, Эстеан. – Почему ты ничего не объяснил им? – Сама догадайся. – Опять начинаешь? – Пойдём кататься на лодке, только чур я на вёслах. Эстеан остановилась. Она сразу припомнила слова, сказанные когда-то ею Дэниелу и Лэоэли… и продолжила словами, сказанными тогда же: – Бежим к той, с зелёными боками! Да? – Да. Только её отсюда не видно. Они рассмеялись и побежали на набережную к причалу. …Их ночного поцелуя, кроме солнца, которое всегда бдело над Палерардом, не видел никто. Эстеан попросила Дэнэда поменяться местами: ей стало зябко и вздумалось разогреть себя на вёслах. Они сделали это так неуклюже, что вдруг оказались в плену: она – у собственной страсти, он – у первого из трёх дней, отведённых ему на жизнь… До берега они добирались порознь. Она – в лодке… остывая на вёслах. Он – вплавь. Он прыгнул в воду – чтобы не отдаться на волю второго поцелуя, не зависящего от шаткости переступающих ног… чтобы не предать пришедших откуда-то слов, которые прозвучали у него в голове на языке Нет-Мира: «Наш дом». |