Книга Генерал Ермолов, страница 20 – Татьяна Беспалова

— Строить фортификационные сооружения — самая милая из солдатских работ, — возражал ему Сысоев.

— Я не умею землекопами командовать! Меня Алексей Петрович командовать соединением русской армии назначил!

Фёдор и Кирилл Максимович стояли плечом к плечу, в сторонке, стараясь присутствием своим правильного течения совета не нарушать. Алексей Петрович наказал Максимовичу за наполнением стаканов следить, а Фёдору смотреть в оба и к инородной речи особенно чутко прислушиваться.

— Гляди, Федя, как меньшой брат на старшего взглядом высверкивает. Вчера ввечеру уже, после доклада Валериана Григорьевича, назначил Алексей Петрович Аслан-хана командовать всею конницей. Как узнал об этом Гасан, так вновь на коня вскочил и в ночь вне себя умчался. Уже под утро не слыхал ли ты грая да шума?

— Нет, Максимыч, спал я крепко.

— А мы вот не спали, потому как вернулся Гасан этот из лесу вне себя и прямёхонько в шатёр старшего братца отправился. Единственного брата, заметь! «Я — самый доблестный воин нашего рода, — кричит. — Всею ратью командовать достоин». Хвать кинжал и давай им перед лицом единокровного брата вертеть, и давай лезвием полотно шатра сечь! Шумит, вопит, рыданием исходит! Мы на шум прибежали. Алексей Петрович сам, лично, их разнимал. Насилу у Гасана ножик отобрали. А он плачет, как дитя, рубаху на груди рвёт: ударь, дескать, безоружного в обнажённую грудь. Это он родному-то брату — управителю всего их царства-государства, размером с обеденное блюдо! А гонору-то, а спеси!

— А тот?

— А чего тому-то сделается? Ты посмотри на него: лицо будто изваяние у статуи. Лежит себе на подушках, трубку покуривает. Бабы при нём — всё как положено.

Аслан-хан возлежал на груде ковров. Закутанные в шелка прислужницы подавали ему вино и пищу.

— А я на всё согласен, — неожиданно заявил Гасан-ага. — Зубами землю прогрызу. Яма будет до шайтанова логова. Шайтана за рога ухвачу, хвост на ладонь намотаю и тебе приволоку, Ярмул. И Урус-хан доволен будет, и все жёны и дети его возрадуются!

— Не горячись, Гасан-ага — устало вздохнул Мадатов. — Ты хороший воин: смелый, честный, стойкий. Но сейчас не о том речь...

Мадатов, кривясь от боли, поудобней устроился на ложе и продолжал:

— У меня для вас сюрприз, Алексей Петрович. И сюрприз этот не из приятных.

— Не томите Валериан Григорьевич. Я уж предвижу дурные вести. Ваши раны помешали мне вчера же приступить с расспросами, но и теперь...

Командующий умолк на полуслове. Фёдор заметил, как он побледнел, увидев в руках Мадатова потрёпанный, покрытый пятнами крови конверт.

— Война есть война — всюду кровь... — тихо проговорил Сысоев. Лихой русый чуб, уже тронутый сединой, серые проницательные глаза, страшный шрам, рассекавший лоб, — отметина турецкой сабли, ордена Святого Георгия четвёртой и третьей степени на груди. Сын генерала, за плечами Бородинское сражение, под командой — донское казачье войско. Василий Алексеевич смотрел на татарских рыцарей со святым недоверием природного, кровного врага. С недоверием, готовым в любую минуту обратиться в лютую, убийственную ненависть.

Мадатов между тем неторопливо разворачивал письмо.

— Это донесение от Алексея Александровича.

— Какими судьбами? — Ермолов вскочил, забегал по горнице. Тяжёлая поступь командующего всколыхнула настил пола, заставила зазвенеть посуду на столе.

— Не томите, Валериан Григорьевич! Что пишет Алёша? Читайте вслух, у меня от офицеров русского корпуса секретов нет!

— Позвольте мне, Алексей Петрович, — предложил Сысоев. — Рустэм, ты болен. Дай-ка мне донесение.

— Читай же, Сысоев, не томи!

— С самого начала? Тут Алесей Александрович к вам лично обращается... — Сысоев вертел в руках непривычными к бумаге пальцами окровавленную страницу. — Ну, будь по-вашему.

— «Сердечно приветствую тебя, Алёша!

Пишу сие письмо второпях. Не пеняй на погрешности в стиле и упущенные подробности. Фельдъегерь торопится. Да и мне самому недосуг...»

— Фельдъегеря Цица тоже умудрился присовокупить к своей добыче, — прервал казачьего генерала Мадатов. — Мы не стали допытываться, что бандит сделал с конвоем. Не было времени. Уже у Лорса обнаружили обглоданные трупы лошадей и разбитую пушку. Видимо, Цица пушками не торгует.

Сысоев продолжил:

— «...Добрались до Коби не без приключений и не так скоро, как намеревались. Разведчики приносили мне непрестанно одни и те же страшные известия: чума. От страшной болезни обезлюдели несколько аулов в окрестностях Коби. Из боязни заразить жителей крепости, мы провели несколько дней, не входя в крепость, на бивуаке. Охота в тех местах неплохая, но всё же люди мои оголодали без хлеба. Наконец, не обнаружив ни у кого из моих людей признаков болезни, я отдал приказ вступить в крепость. Там нас встретил самый радушный приём... Любимое тобою семейство, по счастию, застали в добром здравии. Почтенный Абубакар скорбит о сыновьях, но уныние бежит от него. Князь Коби по-прежнему бодр и полон сил...» — Сысоев умолкал, пропуская в тексте послания места, не имеющие отношения к военному совету, закашлялся. Он знаком попросил Фёдора подлить в чашку вина. — Читать далее, Алексей Петрович?

— Продолжайте, Василий Алексеевич!

— «...Во всё время нашего пребывания в Коби из окрестных селений продолжали поступать известия о чуме. Посему мною было принято решение семейство князя из крепости не вывозить. Почтеннейший Абубакар распорядился ввести карантинные меры.

Уже отбыв из Коби, получили мы страшное известие о нападении на крепость оравы лезгинцев. Сие неприятное известие сообщил нам небезызвестный тебе Йовта. Бандит этот со всею его шайкой был встречен нами уже по ту сторону гор. Я позволил себе предположить, что проходимец тащится на помощь всё тем же лезгинцам, но, поразмыслив, рассудил иначе. Не станет же он сообщать командиру регулярной части русской армии о нападении банды на дружественное России княжество, будучи сам сообщником бандитов. Не слабоумный же он?»

— Ну это с какой стороны посмотреть, — добавил от себя Сысоев и продолжил:

— «В завершение письма могу добавить лишь одно: Йовта не соврал. Коби действительно в осаде. Подтверждением тому является встреченный и разбитый нами отряд лезгинцев. Один из пойманных нами вояк сообщил, что направлялся в Коби на подмогу товарищам. Не туда ли следовал и Йовта с отрядом? Какие меры следует принять в этой сложной ситуации — решать тебе, Алексей.

Душевно преданный тебе Алексей Вельяминов».

Тяжёлое молчание повисло в генеральской горнице.

Ермолов медленно встал. Максимович подал ему раскуренную уже трубку. Генерал курил, отвернув лицо к темнеющему окну.

— Ходят слухи о Мустафе Ширванском, — тихо проговорил Мадатов, поглядывая на застывшую у окна фигуру командующего. — Болтают, будто он нанял войско. Хочет пожечь Грозную, пока она не достроена. Нашёл по эту сторону гор союзников и потатчиков.