Онлайн книга «Время предательства»
– И как же? – спросила Клара. В комнате воцарилась тишина, все глаза устремились на старую поэтессу. – Маленькая девочка превращается в старого морехода [43]. Раздался общий вздох. Они-то и в самом деле подумали, что Рут знает ответ. Глупо. Уж кому, как не им, знать, что не стоит искать мудрости у старой пьяной пироманки. – Альбатрос? – спросил Гамаш. Он стоял в дверях между гостиной и кухней. «Давно ли он нас слушает?» – подумала Мирна. Рут чиркнула еще одной спичкой, и Гамаш взглянул в ее горящие глаза, видя за этим пламенем обугленное сердце. – Это что должно означать? – нарушил тишину Жиль. – Старый моряк и тунец? – Тунец зовется не альбатрос, а альбакор [44], – поправил его Оливье. – Бога ради, – рявкнула Рут и махнула рукой так, что пламя погасло. – Когда-нибудь я умру, и что тогда у вас будет с разговорами о культуре, тупоголовые? – Touché [45], – сказала Мирна. Рут напоследок посмотрела на Гамаша строгим взглядом и повернулась к остальным: – «Сказание о старом мореходе»? – Увидев лишь недоуменные взгляды, она добавила: – Знаменитая поэма. Кольриджа? Жиль наклонился к Оливье и прошептал: – Надеюсь, она не будет декламировать поэму. Мне хватает стихов и дома. – Верно, – сказала Рут. – Люди всегда путают творения Одиль и Кольриджа. – По крайней мере, они оба пишут в рифму, – заметил Габри. – Не всегда, – доверительно сообщил Жиль. – В последнем стихе у Одиль «турнепс» рифмуется с «сараем». Рут вздохнула так тяжело, что ее последняя спичка погасла. – Ну хорошо, я заглатываю наживку, – сказал Оливье. – С какой стороны то, что мы увидели, напоминает тебе «Сказание о старом мореходе»? Рут огляделась: – Неужели здесь только я и Клузо [46] получили классическое образование? – Постойте, – сказал Габри. – Я вспомнил. Это, случайно, не старый мореход и Эллен Дедженерес [47] спасли Немо из аквариума в Австралии? – Нет, его спасла Русалочка, – возразила Клара. – Неужели? – повернулся к ней Габри. – Мне что-то помнится… – Прекратите! – Рут махнула рукой, призывая их к молчанию. – Старый мореход нес свою тайну, как мертвого альбатроса на шее. Он знал, что единственный способ избавиться от альбатроса – открыть тайну другим. Снять груз с души. И вот он остановил незнакомого человека, свадебного гостя, и все ему рассказал. – А что у него была за тайна? – спросил Жиль. – Мореход убил в море альбатроса, – ответил Гамаш, входя в кухню и ставя на стол корзиночку с хлебом. – И за этот жестокий поступок Господь забрал жизнь у всех членов команды. – Силы небесные! – поразился Жиль. – Я не ахти какой любитель охоты, но наказание кажется мне чересчур суровым. – Один лишь мореход остался в живых, – сказал Гамаш. – Чтобы он жил и мучился. Когда его наконец спасли, он понял, что сможет освободиться от душевных мук, только если расскажет о случившемся. – О том, что птичка померла? – спросил Жиль, все еще пытаясь вникнуть в суть. – О том, что убито невинное существо, – ответил Гамаш. – И что он сам его и убил. – Вам не кажется, что Господь тоже должен был ответить за убийство всей команды? – высказался Жиль. – Ой, да замолчи ты, – рявкнула Рут. – Старый мореход накликал проклятие на себя и на других. Он был виноват, и перед ним стоял выбор: либо признать это, либо нести бремя вины всю жизнь. Понял? – И все равно до меня не доходит, – пробормотал Жиль. – Если вам трудно понять, попробуйте почитать «Королеву фей» [48], – сказала Мирна. – «Королева гей»? – с надеждой в голосе проговорил Габри. – Наверное, неплохое чтение перед сном. Они расселись за обеденным столом, причем гости жульничали, лишь бы сесть подальше от Рут или от утки. Гамаш проиграл. А может, он и не участвовал в игре. А может, он выиграл. – Вы думаете, на шее у Констанс висел альбатрос? – спросил он Рут, накладывая на ее тарелку порцию курицы. – Тебе не кажется, что это очень иронично? – спросила Рут, не поблагодарив его. – Говорить об убийстве невинной птички и одновременно трескать курицу? Габри и Клара положили вилки. Остальные сделали вид, что не слышат слов Рут. Ведь курица была очень вкусная. – Так какого же альбатроса носила Констанс? – спросил Оливье. – Что ты у меня спрашиваешь, олух царя небесного? Откуда я знаю? – Но ты думаешь, она знала какую-то тайну? – не отставала Мирна. – Что-то такое, из-за чего она чувствовала себя виноватой? – Слушай. – Рут положила вилку и нож и уставилась на Мирну. – Будь я гадалкой, что бы я говорила людям? Я бы заглядывала им в глаза и говорила… – Она повернулась к Гамашу и своими тощими руками сделала несколько пассов перед его изумленным лицом. Потом, понизив голос, заговорила с восточноевропейским акцентом: – Ты несешь тяжелый груз. Тайну. Ты не можешь поделиться этим ни с одной живой душой. Сердце твое разрывается, но пусть все идет как идет. Рут опустила руки, однако продолжала смотреть на Гамаша. Он ничем не выдал своих чувств, но замер, словно окаменел. – У кого нет тайн? – тихо сказала ему Рут. – Вы, конечно, правы, – ответил Гамаш, подбирая на вилку кусочек восхитительного куриного мяса. – У нас у всех есть тайны. И большинство из них мы уносим в могилу. – Но некоторые тайны тяжелее других, – сказала старая поэтесса. – Они удерживают нас, замедляют нас. И мы не уносим их в могилу, потому что могила сама приходит к нам. – Думаешь, именно это случилось с Констанс? – спросила Мирна. Рут еще несколько мгновений смотрела в задумчивые карие глаза Гамаша, потом перевела взгляд: |