Онлайн книга «Ласточка»
|
– Я нашел, – повторил он. – Хорошо. Анна обняла мальчика, достала из сумки полбулки, протянула ему. – Ешь. Дядя Леша нам в дорогу дал. На радостях, что я наконец уехала… – Анна невесело усмехнулась. Интересно все как в жизни… Не просчитаешь. Все можно учесть в своих расчетах, кроме того, что каждый человек – вселенная. Мальчик заглотил булку, вытерся рукой. Анна вздохнула и протянула ему браслет. – Бери свое богатство. Не показывай только никому, не хвастайся, это большие деньги. Спрячь куда-нибудь. – Куда? – доверчиво спросил Виталик. И правда, куда мальчик, у которого ничего нет – ни шкафа, ни полки, ни кровати, ни сумки, главное, нет дома, – куда он может что-то спрятать? – Я не знаю, – покачала головой Анна. – Не знаю. Пошли, опоздаем на автобус, будем потом четыре часа маяться. Она взяла мальчика за руку, рука его, как обычно, была ледяной. – Ты замерз? – спросила Анна, пытаясь подавить в себе острую жалость, которая то и дело вспыхивала в ее душе, затмевая все остальные чувства. – Не! – тряхнул головой Виталик. – А мы куда едем? – В монастырь, куда же еще. Побежали! Вон автобус! В автобусе Виталик сидел смирно, прислонившись к Анне головой, потом заснул. Женщина, ехавшая впереди, все оборачивалась и оборачивалась, Анне пришлось спросить: – Что-то не так? Та с сомнением покачала головой: – Показалось, наверно… На вокзале жил у нас похожий… Бродяжка… Все ловили его, а он убегал… Не на вокзале его подобрали? Другая женщина, сидевшая рядом, неодобрительно покосилась: – Что говорите-то? Как матери такое слышать? Анна открыла рот, чтобы сказать, что мать Виталика сейчас бегает неизвестно где и с кем, да говорить ничего не стала, лишь покрепче обняла мальчика. – Ошиблась… – Первая женщина снова обернулась. – Ваш сын, да? Но похож так на того мальчика. Мы все его боялись. Встанет рядом с кем-то, глядь – и кошелька нет… – Да что же его полиция не поймала? – удивилась вторая. – Как его поймаешь? – Так он же вроде на вокзале жил? – Он то в одном туалете ночевал, то в другом, уборщицы его подкармливали. Похож… Виталик хлопал глазами, слушая женщин, ничего не возражал. – Зачем вы так! – искренне сказала Анна, с сомнением глядя на Виталика. А ведь и правда это мог быть он. Его мать наверняка не первый раз так бегает. Мелькнувшая незамедлительно мысль испугала Анну, и она попыталась ее прогнать. «Моя мысль пугает меня, и я ее хочу прогнать, да не могу… Как удивительно созданы наш мозг и наша душа. Я не хочу думать о том, что жалкий, маленький, бедный мальчик нуждается во мне, что у него с детства искорежена вся жизнь, все изломано. И я не могу не думать об этом. Я – это кто? Кто не хочет об этом думать, или кто не может не думать?» – Сын, значит… – уточнила первая женщина. – Сын… Анна прикусила губу, чтобы промолчать. Чтобы не сказать лишнего, злого, несправедливого. Женщина вообще ни в чем не виновата. Никто не виноват. Главный закон жизни – несправедливость. По отношению к некоторым этот закон утраивается. Почему? Кто же знает? Христиане говорят: – Бог больше любит, посылает испытания. Что говорят другие конфессии и неверующие? Даже если и чуть иное, суть одна. Бороться с этой несправедливостью человеку не под силу. Можешь смириться – тебе же лучше. Будешь роптать – измучаешься, ничего не изменив. Разве что принять эту несправедливость как закон, как смену дня и ночи, как отражение чего-то, что мы поднять просто не в силах. Почему-то мы созданы так, что способность страдать – это неотъемлемое свойство человеческой души. Страдает ли цветок, бабочка, полевая мышь? Кто знает. Но человеческий удел – это страдание, пока человек жив, он страдает. Чем тоньше душа, тем больше страдание – о себе, о своем несовершенстве, о других, о мире и его несовершенстве. Виталик уснул и во сне стал вздрагивать. Анна погладила его холодные руки, голову. Он так непохож на Артема. Боль притупилась, да, резко притупилась, она не исчезла совсем, но как-то стала меньше. Анна вздохнула, достала из сумки плат, который сняла позавчера, он стал ей мешать, надела сейчас на голову. Женщина, которая сомневалась, не на вокзале ли она видела Виталика, с некоторым испугом посмотрела на нее. Хотела что-то спросить, открыла рот, но спрашивать не стала. Еще раз обернулась, тихонько перекрестилась. Вторая же, увидев Анну в монашеском платке, неожиданно обрадовалась: – Ой, матушка, а я думаю… Спаси Господи… Дак я же вас видела! – Я не… – Анна хотела объяснить женщине, но та даже слушать не стала. – Вы же из монастыря! Ой, место-то какое намоленное… Приеду туда – уйти не могу… Вот думаю, не пожить ли послушницей… Душа просит… Что надо-то, чтобы разрешили пожить? – Ничего, – пожала плечами Анна. – Чтобы детей несовершеннолетних не было. Ну и вообще. Чтобы вы в Бога верили. – Дак это я… Как же! Как же не верить! А… – Женщина посмотрела на Виталика. – А как же он… А… вы как же? Анна ничего не ответила, стала смотреть в окно, обнимая Виталика. В автобусе было стыло, на улице сильно похолодало. Была бы теплая одежда, Анна бы заставила Виталика одеться, и не пришлось бы его обнимать. Но одежды никакой они с собой не взяли. Поэтому согреть его можно было только своими руками. Анна улыбнулась. Кто-то ведь давно это уже объяснил – неисповедимы пути Господни, человек предполагает, Бог располагает. Казалось бы – верь, и все. Но рождается новый человек, и все начинается заново. Нужно все понять самому, все испытать, нужно пройти свой путь до веры, чтобы однажды понять, что все так просто. Или не так просто. И что лично ты без оглядки верить не можешь. Всегда были такие люди. Были и есть. К вечеру, поменяв три автобуса, они почти добрались до своего места. Уставший Виталик плелся рядом с Анной, молчал, иногда начинал кряхтеть и охать. – Не кряхти, как старик. Еще немножко потерпи, скоро дойдем, – попросила его Анна. Виталик кивнул и сам взял Анну за руку. Она не стала отнимать руки. Что уж теперь, все равно броня ее одиночества и пустоты пробита, все равно уже туда хлынула жизнь – чужая, разная, странная, неправильная. И никуда от этого не деться. – Я хочу есть, – сказал Виталик. – Дойдем до монастыря там поедим, – неуверенно ответила Анна. Она знала, что время вечерней трапезы давно прошло. Еды у монахинь своей нет. Но надеялась, что мальчику поесть дадут. А она привыкла терпеть голод. Она вообще привыкла в монастыре терпеть. – У тебя есть дети? – вдруг спросил ее мальчик. – Есть. – Много? Анна сжала губы. Что она может ответить? Крикнуть, чтобы он замолчал? Ответить как есть? А как – есть? |