
Онлайн книга «Краткая история семи убийств»
Человек, который убил меня, тянется за пистолетом, готовно лежащим на прикроватном столике. При этом штаны его так и валяются на полу. Жена-призерша указывает на них, но он отшучивается: «Да ну, незачем. Вдруг там свободная мохнатка ждет?» – и идет в соседнюю комнату. Мне хочется задержаться здесь, с женщиной, – любопытно вкусить толику ее умиротворенности после любовной утехи, – но я отправляюсь следом. В гостиной находится человек, которого я не припоминаю. Гостиная на нюх – просто кладбище, от которого несет мертвечиной. Этим духом отчасти веет и от новоявленного гостя. Он то ли негроид, то ли азиат; толком не разобрать, из-за изменчивой тени одно перемежается другим. Я уже чувствую от него запашок умерщвления. Гость кашляет в стакан и говорит: – Ой. Я думал, тут вода. – Ты что, не знаешь, как выглядит бутылка белого рома? Или читать разучился? Не видишь, что написано на этикетке? – Гм. Обычно я сначала нюхаю. А тут сначала глотнул. – Я говорю, не глотать, а читать. Чи-тать! – О, ёпт… И слышу как-то хреновато. Всё, знаешь, из-за этого пум-пум: уши как ватой заложены. – Как такое, бомбоклат, можно спутать с водой? – Да бог его знает. Если в такой красивой бутылке вода, значит, дом и вправду зажиточный. Богато, брат, у вас тут. Где только люди бабки берут на такую красоту? Даже как-то нескромно. – Ты ждешь от меня скромности в моем собственном доме? Или видишь что-то такое, чего в жизни своей не видел? – Вот так все богатенькие и кудахчут. – А бедненькие пускай в колонке помоются. Ты мне тут что, за классовое сознание пришел втирать? Как ты, бомбоклат, в дом мой проник? – Молча, через дверь. – Как ты… – Заладил: как да как. Не надоело? Зачем столько вопросов? – Насчет «как» это дай я тебе скажу. Почему ты в моем доме… ну-ка… в три часа ночи? Тебе сколько раз говорено, чтобы нас вместе на публике никто не видел? – Никогда не догадывался, что твоя спальня на публике. Как там красава? Судя по звуку, совсем недавно она все делала ништяково. Реально ништяково. – Слушай, чего тебе надо? – Ты не знаешь, какой сегодня день? – Чё-ё? День?.. Хм. С утра был вроде как декабрь, третье число. То самое, что идет за вторым. – Вот. И хватит с этими твоими манерами. Ты бы лучше вдумался, с кем разговариваешь. – Нет, это ты, бомбоклат, лучше помни, с кем разговариваешь! Влезает ко мне в дом, как какая-нибудь помоечная крыса… Тебе повезло, что ты нынче в отгуле, иначе твоя шкура была б уже с дырой, понял? От пули. – Ну так, значит, я молодец. – Всё. Я иду спать. Уходи так же, как пришел. – Я вот тут думал… – Ты, часом, не ударился? – Чего? – Думал он. – Мне тут, гм, деньги нужны. – Ах, деньги ему нужны! – Послезавтра. – Завтра уже сегодня. – Да нет, можно чуть погодя. – Я уже сказал: не знаю, что за бред ты несешь. Я не в курсе, никого не уполномочивал, и вообще я знаю тебя мало. Папа Ло единственный оттуда, с кем я контактирую. – Вот как? Теперь это уже оттуда? Так ты это называешь? Арти Дженнингс никогда в таком тоне не разговаривал. – Стало быть, вы с Артуром соловьями щебетали? Вообще-то, насколько мне известно из достоверных источников, он свое уже отчирикал. В комнату заглядывает обернутая простыней призерша: – Питер, что здесь за шум? И что за… О боже! – О гос-споди, женщина, перестань вопить и иди спать! Не каждый ниггер обязательно вор. – Ну, как раз здесь твоя жена кое в чем права. – Питер? – В койку, я сказал! – Ого, как хлопнула… Мне кажется, дом содрогнулся. Даже уши малость прочистились: пум-пума не слышно. – Ты небось с женщинами обращаться учился в том же месте, где стрелять? Дверью она хлопнула затем, чтобы мы не думали, что она подслушивает с той стороны. Усвоил или повторить? Дверью. Она. Хлопнула. Затем. Чтобы мы. Не думали. Что она. Подслушивает. С той. Стороны. Короче, ушла. – Ну ты и ёб… – Рот заткни. – Взаимозачеты у нас пересматриваются по сегодняшнему числу. Теперь этого уже не изменить, даже если б ты захотел это… – Я уже сказал: понятия не имею, о чем ты. И, конечно же, не понимаю, о какой такой нужде в деньгах ты ведешь речь, когда этот же Джоси Уэйлс всего две недели назад летал в Майами. Но знаешь, почему я знаю, что в этих сраных деньгах ты не нуждаешься? Потому что ты летаешь всего на один день. Вернулся ты, кажется, семичасовым рейсом? – Да это я так, по одному мелкому дельцу. – Мелочей у тебя не бывает. Или еще одна твоя поездочка, на Багамы… Каждый, у кого в той стране есть бизнес, имеет свои секреты. – Певец заигрывает разом и с Папой Ло, и с Шотта Шерифом. – Скажи-ка мне что-нибудь, чего я не знаю. – Папа Ло думает встретиться с Шотта Шерифом и всерьез перетереть без посторонних ушей. Они, кстати, оба перестали есть свинину. – Ого! Этого я не знал. Что они там оба затевают? Не, серьезно: о чем они реально могут разговаривать? И что, значит, оба перестали есть свинину? Они что, растаманами становятся? Это все Певцовы дела? Он их раскручивает на разговор? – Тебе в самом деле нужна помощь в ответе на этот вопрос? – Не зарывайся давай, черномазик. – Нашел черномазика… И расценки, учти, поднялись. – Ты эту хрень отнеси в ЦРУ. – Раста на ЦРУ не работает. – А я, Джоси Уэйлс, не работаю на тебя. Так что воспользуйся моим советом, как бы глупо он ни звучал: выходи через дверь. И больше сюда не возвращайся. – Ром я забираю с собой. – Прихватывай уж и стаканы – может, хоть манерам чуток подучишься. – Ха-ха. Ну ты нечто. Дьявол и тот на тебя глянет и махнет рукой. Ты просто нечто. Тот, который меня убил, уходит, не закрывая за собой двери. На этих мертвых землях есть и еще один человек, которого я не знаю. Мертвый, который умер по злому року; пожарник, что отошел бы с миром, если б просто погиб на пожаре. Он тоже здесь в комнате, пришел вместе с гостем по имени Джоси Уэйлс. Он ходит рядом с ним и временами проходит сквозь него (Уэйлс эти моменты по ошибке принимает за секундный озноб). Он пытается ударить Уэйлса, но вместо этого лишь проходит насквозь. Я, бывало, пытался делать то же самое с человеком, что убил меня, – ударить, пнуть, шлепнуть, порезать, – но он от этого единственно что вздрагивал. Гнев проходит, в отличие от памяти. Она не зарастает, и ты живешь с нею – несносно горькая ирония. |