Книга Мужчины без женщин, страница 21 – Харуки Мураками

– Я не знаю, как мне быть дальше, – сказала она.

Она медленно посмотрела налево-направо, будто кошка в поиске добычи.

– Ты сам все видел и, надеюсь, понимаешь. Аки второй год не может поступить, но при этом почти не готовится. На подгот толком не ходит. Поэтому, скорее всего, провалится и на будущий год. Конечно, если подать документы в университет поскромнее, его куда-нибудь да примут, но у него в голове одна Васэда. Ни в каком другом месте он себя не видит. Я думаю, в этом нет никакого смысла. Но что бы я ни говорила, что бы ни говорили ему преподы, он никого не слушает. Ну кто мешает ему заняться подготовкой? Так нет же, он ничего не делает.

– Почему он не учится?

– Потому что всерьез убежден, что при поступлении достаточно положиться на удачу, – ответила Эрика. – Подготовка к экзаменам для него – пустая трата времени, расход жизни. Не могу понять, откуда у него такие странные мысли.

«У него просто свои взгляды», – подумал я, но вслух, конечно же, не сказал.

Эрика глубоко вздохнула и сказала:

– В начальной школе он учился очень хорошо. По оценкам был одним из первых в классе. А вот в средней успеваемость покатилась вниз, как по наклонной. Вообще, конечно, он очень способный, и голова у него светлая. А учиться прилежно не дает характер. Он не смог вписаться в школьную систему и в одиночку занимается всякой ерундой. Полная противоположность мне. Я на самом деле не такая смышленая, как другие. Просто занимаюсь усидчиво и добросовестно.

Я и сам не обременял себя ревностной учебой, но при этом умудрился поступить в университет. Возможно, мне просто повезло.

– Мне очень нравится Аки, в нем много прекрасного. Но иногда я с трудом понимаю ход его крайне странных мыслей. Вот, например, кансайский диалект. Зачем выходцу из Токио нужно мучить себя и говорить на другом диалекте. Я не понимаю смысла. Сначала я считала, что это просто веселая шутка. Но не тут-то было. Он взялся за дело всерьез.

– Наверняка хотел стать другой личностью, не тем, кем был до сих пор, – сказал я и подумал: «В общем, делает, как я, только наоборот».

– Поэтому и говорит только на кансайском диалекте?

– Да, это очень маргинальный подход.

Эрика взяла пиццу и откусила кусок размером с большую юбилейную марку, основательно пережевала, а затем сказала:

– Знаешь, Танимура-кун, мне не с кем больше поговорить на эту тему, поэтому я обратилась к тебе. Ты не против?

– Не против, – сказал я. А что еще я мог ей ответить?

– Так, чисто теоретически – если парень и девчонка долго и по-дружески встречаются, парень ведь захочет близости с девчонкой?

– Чисто теоретически, думаю, – да, – ответил я.

– То есть целует, а сам хочет продолжения?

– Обычно так и есть.

– А у вас было так же?

– Конечно, – ответил я.

– А вот Аки не такой. Даже когда мы вдвоем, он меня не желает.

Что ей на это ответить? Я повременил, подбирая слова, затем сказал:

– Это все очень личное. И, думаю, каждый мужчина желает женщину по-своему. Китару тебя очень любит, однако воспринимает тебя как слишком близкое, естественное существо, и потому не может найти обычного подхода.

– Ты правда так думаешь?

Я кивнул:

– Я не могу делать вывод за всех. У меня нет такого опыта. Я просто хочу сказать, что, возможно, так тоже бывает.

– Порой мне кажется, у него нет ко мне полового влечения.

– Влечение у него наверняка есть. Но ему просто стыдно в нем признаться.

– Нам уже по двадцать. Не тот возраст, чтобы стыдиться.

– Возможно, течение времени у каждого по-своему понемногу сдвигается.

Эрика задумалась. Мне показалось – когда она о чем-то думает, то вся сосредоточенна и не замечает ничего вокруг.

– Думаю, Китару что-то очень нужно – всерьез и по-настоящему. Так, как нужно только ему, и потому не так, как это бывает у простых людей, в его личном времени, очень просто и напрямик. Но при этом он сам пока не знает, что ему нужно. Потому и не может двигаться вперед, в ногу с окружающим. Когда сам не знаешь, что ищешь, поиск становится непростым делом.

Эрика Курия подняла голову и какое-то время, не говоря ни слова, смотрела прямо мне в глаза. В ее черных зрачках маленькими точками ярко и чу́дно отражалось пламя свечи. И я не мог не отвести взгляда.

– Конечно, ты знаешь его намного лучше, чем я, – сказал я, пытаясь как-то замять то, что сказал раньше.

Она еще раз вздохнула, а затем произнесла:

– Знаешь, по правде говоря, у меня есть парень, помимо Аки. Из того же теннисного клуба, только на курс старше.

Настал черед умолкнуть мне.

– Я очень люблю Аки. Вряд ли я когда-нибудь смогу к кому-то другому так глубоко и естественно относиться. Все то время, что мы с ним не видимся, у меня ноет в груди, словно там зуб болит. Ей-богу! У меня в сердце есть для него укромный уголок. Однако… как бы выразиться… в душе мне очень сильно хочется найти нечто иное, глубже познать этот мир. Как это назвать, даже не знаю: любознательность, дух исследований, поиск возможностей? И все это очень естественно – настолько, что как ни старайся себя пересилить, ничего не выйдет.

«Как бывает тесно в цветочном горшке мощному растению», – подумал я.

– Вот и не знаю, что делать дальше, – посетовала Эрика.

– Раз так, лучше всего честно признаться Китару, – ответил я, осторожно подбирая слова. – Если скрывать от него отношения с другим человеком, ему будет очень больно об этом узнать. Каким бы способом это ни открылось. Не думаешь?

– А как он это воспримет? В смысле – что я встречаюсь с другим?

– Мне кажется, он сможет понять твои чувства.

– Думаешь?

– В общем, да, – ответил я.

Китару наверняка поймет ее сомнения или же смятение чувств. Потому что ощущает примерно то же самое. В этом смысле они, вне сомнения, родственные души. Однако у меня не было ни капли уверенности, сможет ли Китару спокойно воспринять то, как она (вероятно) поступает теперь. Насколько мне казалось, Китару – человек не настолько сильный. Однако еще тяжелее ему будет узнать, что у нее есть от него секрет и что она ему лжет.

Эрика молча смотрела на огонек свечи, колыхавшийся от струй воздуха из кондиционера. Затем сказала:

– Я часто вижу один и тот же сон. Мы с Аки на теплоходе – на большом лайнере, вышедшем в долгое плавание. Мы вдвоем в тесной каюте, уже поздно, а в иллюминаторе виднеется полная луна. Однако луна эта – из чистого прозрачного льда. И нижняя половина ее опущена в воду. Аки мне говорит: «Точь-в-точь как луна, да? А на самом деле она ледяная. Толщиной сантиметров двадцать. Поэтому утром, когда взойдет солнце, она растает. А раз так, лучше смотреть, пока ее видно». Даже не вспомню, сколько раз я видела этот сон. Красивый сон, и каждый раз – все та же луна. Толщиной неизменно двадцать сантиметров. И нижняя половина непременно в воде. Я сижу, прислонившись к Аки, луна красиво мерцает, мы одни, и только нежно шелестят волны… Но я просыпаюсь, и мне каждый раз становится грустно. И ледяной луны нигде нет.