Книга Пять минут между жизнью и смертью, страница 3 – Галина Владимировна Романова

Что это такое, а? Что в его понимании – не безразлична? Это ведь не могло значить, что он любил ее. Нет, конечно! Он не умел любить – этот красивый преуспевающий мужик сорока лет от роду. Он никогда никого не любил и любить уже не сможет. Да он и боялся всяких нежных чувств, способных пробить в его сверкающих доспехах какую-то брешь.

Ему это было не нужно!

Он с легкостью женился, так же легко расставался со своими женами. Кстати, самый краткосрочный брак его насчитывал сорок пять дней. Самый продолжительный – два года, это с Лерой.

Но даже то, что они прожили бок о бок столько времени, не позволяло ей думать, что Сетин любит ее. Да он и не говорил никогда ей об этом, и не обещал ей ничего такого. В чем упрекнуть его было невозможно, так это в том, что он никогда не раздавал нелепых обещаний.

Он никого не обещал любить до гроба. И ей он подобных вещей не обещал тоже.

Они просто существовали под одной крышей – тихо, мирно, благопристойно, в соответствии с их договоренностью и условиями брачного контракта. Они часто спали в разных спальнях, а точнее – пять раз в неделю. Вместе выходили в свет, иногда он делал это один. Ездили куда-то отдыхать вместе. Хотя на отдыхе она тоже часто оставалась одна, у Виталия непременно случались какие-то деловые встречи. Вместе возвращались. Вместе завтракали, ужинали, иногда обедали, но…

Но от этого не становились ближе друг другу. Лере по-прежнему было очень одиноко в его доме.

– Это оттого, дорогая, – поразмыслив над ее словами, выдал он однажды, – что ты не можешь по достоинству оценить то, что тебя окружает.

– А что меня окружает? – Лера принялась оглядываться, надеясь обнаружить за своей спиной что-то новое или то, что сумело ускользнуть от ее взгляда.

– Тебя окружает роскошь! – Сетин поднял кверху указательный палец, глянув на нее, как на дурочку. – Это ли не понятно?!

– А… А разве этого достаточно для того, чтобы не быть одиноким? – Лера растерянно заморгала.

– Ну вот! А я что говорил! – воскликнул он с наигранным возмущением и сопроводил свое возмущение фальшивым смешком. – Ты же не способна оценить всего этого, потому что ты…

– Простолюдинка, это я уже слышала, – перебила его Лера Кнутова, она иногда могла себе позволить с ним немного поспорить. – Но ты-то, ты!

– А что я?

У Сетина тут же задергалось левое веко. Оно всегда у него начинало дергаться, когда он раздражался.

– Тебя ведь роскошь окружает с рождения, а ты одинок!

И она уставилась на него с надеждой.

Ну, давай, Сетин, давай! Говори!

Ну, хоть бы сказал что-то такое, что мгновенно растопило бы лед между ними! Ведь есть, есть такие слова, которые могут мгновенно уничтожить отчужденность. Ими – этими словами – можно забросать пропасть. Можно сгладить все, отполировать, отчистить, сделать совершенными даже самые безнадежные отношения.

Нужно только немного постараться. И вложить хоть капельку чувств в те самые правильные слова.

Сетин не сказал ничего. У него не нашлось нужных слов, у него не имелось чувств, он являлся бездушным автоматом для приумножения состояния, основы которого заложены были еще его дедом.

Банкомат! Банкомат, а не человек! И нечего болтать глупости о том, что она ему не безразлична!

Он нарочито свернул салфетку, осторожно уложил ее на край стола, встал и ушел. Даже о том, что все вкусно и всем спасибо, не сказал в тот раз ничего. Одно Леру утешало – левое веко у него по-прежнему дергалось, когда он уходил.

Она слышала, как он собирается в холле, как с кем-то говорит по телефону все тем же совершенно равнодушным голосом. И решила, что не пойдет его провожать к порогу. Не пойдет, даже если завтра утром он снова станет учить ее, как ей необходимо себя вести, чтобы не вызывать в нем неудовольствия.

Странно, но Сетин вернулся сам.

Вошел в столовую с портфелем в одной руке и телефоном в другой. Подошел к столу, за которым она маялась в окружении роскоши от одиночества. Чуть наклонился вперед, будто хотел сказать ей что-то на ухо. Но ведь тогда стоило подойти поближе, а не торчать от нее в трех метрах. И проговорил с нажимом:

– Я не чувствую себя одиноким, дорогая. А знаешь почему?

– Почему? – спросила Лера.

Она не поверила ему. Она считала его самым одиноким человеком на свете. У нее были тети, дяди, подруги, двоюродные сестры и братья, друзья, бывшие коллеги по работе, которые все еще не забыли ее.

А у него никого не было! Никого, кроме деловых партнеров.

– Почему? – поторопила она его с ответом, поскольку он замешкался, странно ее разглядывая.

– Потому что у меня есть Оксана и ты, – проговорил он с неохотой, двинулся к выходу, но успел предупредить, перед тем как скрыться в холле: – И я не желаю больше обсуждать это, дорогая. Не желаю!!!

И ушел, громче обычного хлопнув входной дверью. А она осталась сидеть над застывшей рисовой кашей с сухофруктами. И сидела до тех пор, пока Оксана Петровна не потянула из-под ее локтя салфетку.

– Валерочка, детка, пойди подыши воздухом, – посоветовала она, глядя на нее с сочувствием.

Наверняка все слышала и жалела теперь ее, горемычную. Она однажды так ее и назвала – горемычная.

– Погода стоит замечательная. Под яблонями возле пруда такая благодать! – взахлеб нахваливала их сад, в котором Лере было скучно и пусто, Оксана Петровна. – Чего в доме сидеть. Виталик сказал, что к обеду не будет. Чего в доме сидеть? Или поплавай, тоже для здоровья полезно.

– Я в город хочу. Домой, – вдруг вырвалось у Леры, и она тут же прикусила язык, зная, что за этим последует.

Конечно, Оксана Петровна испуганно охнула, оглянулась, а вдруг Виталик вернулся. И покачала головой с сочувственным осуждением.

– Здесь твой дом, Валерочка, здесь. А про квартиру городскую забудь. Виталик сердится, когда ты туда без него ездишь.

– Без него езжу – сердится. С собой зову – сердится. Он все время на меня сердится. – Лера поставила локти на стол, ткнулась подбородком в кулаки и запричитала: – Он все время на меня за что-то сердится, Оксана Петровна. Вы не знаете – за что? Может, потому, что я не похожа на его Сашу, Машу и Наташу? Или потому, что понравилась его деловому партнеру из Финляндии? Или за то, что мне звонят друзья и подруги, а ему нет? А может, он просто завидует мне и признаться боится?

Оксана Петровна моментально замкнулась, поджала губы и захлопотала у посудомоечной машины.

Обсуждать своего драгоценного Виталика пожилая женщина не собиралась ни с кем, даже с его четвертой женой, которой он заявил, что она не безразлична ему. Кажется, она даже не обратила на его слова внимания. Попросту пропустила их мимо ушей.

Э-эх, неблагодарная! Знала бы она, чего подобное заявление Виталика стоит, не куксилась бы теперь за столом.