Книга Убью кого хочу, страница 40 – Алексей Тарновицкий

– Двадцать семь.

– Ты вот что, Сатурнин, будь осторожней, – посоветовала я. – Особенно, голову береги. А то вдруг чего.

– Да, так оно, – согласился Сатек. – Правда.

– Слушай, – сказала я, – а может, ну ее на фиг, эту империю? Сам посуди, ну зачем она нам, если за это головы рубят? Какой тогда смысл быть узурпатором-императором?

Сатек тщательно обдумал мое предложение.

– Не быть императором? – повторил он, вслушиваясь в каждое слово. – А кем тогда быть?

– Ну, не знаю… – я пожала плечами. – Кем-нибудь…

– Святым? – предположил Сатек.

– Да хоть бы и святым.

Он горестно вздохнул и махнул рукой:

– Пробовал и это. Сатурнин из Тулуза, первый там епископ, третьего веку. Так то еще горше.

– Что… тоже голову? – спросила я.

– Хуже, – почти простонал Сатек. – Привязали к быку. И бык таскал его по улицам. Таскал-таскал, таскал-таскал, таскал-таскал…

– Что, так долго? – не выдержала я.

– Ага, – Сатек печально кивнул. – До смерти. Лучше уж голову срубить.

– Точно, – согласилась я. – Тогда уж лучше будь императором.

Мы немного помолчали. Потом Сатек что-то сказал Йонашу по-чешски, тот флегматично кивнул, сложил ножик и пошел в цех.

– Так нечестно, – обиделась я. – Ты ему что-то сказал, а я не поняла. Что это было?

Сатек рассмеялся.

– Я сказал, чтобы он уходил. Чтобы оставил нас двоих. Что ты пришла, потому что тебе что-то нужно, но ты не хочешь говорить, когда он здесь, и потому крутишь мне голову дурацким разговором.

Я аж задохнулась:

– Это я тебе голову морочу? Ну, ты нахал, Сатек! Можно подумать, что я эти сказки придумала про императоров и святых.

Он улыбнулся:

– Тебе хорошо сердиться. Красиво получаешься. Сердись еще.

Он смотрел на меня и улыбался, и в его глазах было нечто такое, от чего я совсем растерялась. На меня еще никто и никогда не смотрел так – во всяком случае, я не помнила ни одного подобного случая в прошлом. Возможно, Лоська… но ведь на Лоську я сама не обращала внимания, а потому могла и не заметить. Не смотрели на меня, но смотрели на других, так что, наблюдая со стороны, я научилась хорошо распознавать этот взгляд, представлять себе его значение, фантазировать по поводу его возможных последствий. А что мне еще оставалось, кроме этих фантазий? Я ведь не Ольга Костырева, на которую в любой момент устремлены несколько пар глаз. Я ведь некрасивая – почему же он сказал это «красиво получаешься»? Может, я просто не так поняла?

Он смотрел на меня, улыбался и видел меня насквозь – мои сомнения, удивление, замешательство. Светловолосый широкоплечий парень, красавец с сильными и, видимо, очень ласковыми руками – такие не могут, не должны смотреть на меня так. Это наверняка ошибка – если не моя, в понимании, то его – в оценке. Он почему-то принял меня за императрицу, а я ведь даже не святая…

– Сатек, перестань, – пробормотала я, опуская глаза и совершенно некстати утыкаясь взглядом в его губы.

Губы дрогнули, сжались и приоткрылись снова.

– Что перестать?

Я отвернулась и откашлялась, чтобы не хрипеть.

– Перестань глазеть, – сказала я, начиная сердиться. – У меня к тебе дело.

– Почему вы все так? – спросил он с досадой. – У нас вот мужчина идет по улице, видит девушку. Он улыбается, девушка улыбается, всем хорошо. Хорошо, когда улыбаются. А что у вас? У вас я улыбаюсь, а на меня смотрят так, как если я человека убил. А я никого не убил.

«Зато я убила, – подумала я, снова поднимая взгляд к его насмешливым серым глазам. – Я убила, потому-то вас всех ко мне и тянет. Как мотыльков на огонь. Раньше не тянуло, а теперь вот…»

– Не убил, а зря, – сказала я вслух. – Очень способствует взаимопониманию. Слушай, Сатек, шутки шутками, а я действительно по делу. Ты ведь немецкий знаешь?

– Конечно. Один из римских императоров Сатурнин являлся германец.

– Неважно, кому он там являлся, – отмахнулась я. – И вообще, отстань со своими императорами, надоело. Ты записку написать можешь? Только по-немецки, не по-римски. Можешь?

Он пожал плечами:

– Могу. Кому?

– Потом скажу… – я вытащила из кармана клочок бумаги и ручку. – Пиши. По-немецки, да?

– По-немецки, по-немецки… – нетерпеливо подтвердил Сатек. – Ну?

– Так. Пиши: «Жду тебя в час ночи…»

– Ни фига себе! – удивился он, отрывая ручку от бумаги.

– Пиши! – грозно приказала я. – «Жду тебя в час ночи во дворе». Точка, конец сообщения. Покажи!

Выхватив у Сатека бумажку, я вгляделась в незнакомые слова.

– Ва… варте уф дих… им хоф… Ни черта не понятно, дих, хоф, сплошной хенде хох… – я сложила записку. – Передашь ее сегодня же Райнхарду. Ну, знаешь, этот длинный, с вороньим гнездом на голове.

– Райнеке? – изумленно переспросил он.

– Точно, Райнеке.

Сатек помотал головой, как будто затруднялся поверить в происходящее.

– И что сказать?

– Скажи – от девушки. От поймет.

– Ну, ты, Александра… Ну, ты вообще… – проговорил он, вертя в руках записку. – Райнеке… Ну, ты, Александра… У тебя же есть… как его имя – Лыска?.. – он знает?

– Лоська, а не Лыска, – поправила я. – До Лыски ему еще далеко. А насчет «знает – не знает» – не твое дело. Твое дело передать. Только так, чтобы Труди не видела. И, понятно, никому не слова. Сможешь?

Четверть часа спустя мы с Ольгой наблюдали за тем, как Сатек вразвалочку подошел к Райнеке, который как раз закончил возвращать кучу ботвы на ее прежнее место и отдыхал, причем, не садясь, а опершись на вилы, дабы не привлекать внимания овчарки Блонди к своему преступному безделью. Та, кстати говоря, была занята в тот момент облаиванием другого своего гнома – по-видимому, за несвоевременную отлучку в туалет. Сатек приобнял немца, что-то шепнул ему на ухо и сунул в карман комбинезона многократно сложенный клочок бумаги. Со стороны это напоминало сценку из голливудского фильма – уличную сделку по продаже наркотиков. Когда Сатек отошел, Райнеке воровато огляделся, вытащил записку, глянул в нее и тут же сунул обратно в карман. Затем он некоторое время постоял, еще раз оглянулся на Труди и только потом посмотрел в нашу сторону. Этот быстрый, почти мимолетный взгляд был адресован непосредственно Ольке, и она ответила на него столь же быстрым, почти незаметным кивком.

– Есть контакт! – восхищенно воскликнула я.

– Тише! Услышит!

Она зашипела на меня, как целый клубок потревоженных змей, но никакое шипение не могло отменить отрадного факта: впервые за все это время я видела свою стройотрядовскую подружку по-настоящему счастливой.