Книга Кругом один обман (сборник), страница 3 – Виктория Токарева

– А ты не видишь, что она проститутка?

– Нет. Не вижу. Просто у человека другой вкус.

– Фима… Что это за имя? Ефимья?

– Серафима, – уточнила я. – А разве есть такое имя: Ефимья?

– Конечно. В святцах записано. Русское имя, ушедшее из употребления.

Фаина отошла стремительно, у нее были свои неотложные дела.

Фаина добывала себе работу, как голодный медведь после спячки добывает себе еду. Шла напролом и жрала все, что попадалось. Что же делать? Зависимая профессия. Актриса вынуждена предлагать себя, как проститутка на вокзале (если она не звезда, конечно). Казалось бы: плюнь на все и не работай. Но талант… Он давит. Гонит. Талант – это дополнительная энергия, которая требует выхода. Но ведь не будешь играть сам себе перед зеркалом в пустой комнате. Нужен зал. Зрители. Аплодисменты.

Я смотрела, как моя подруга подскочила к номенклатурному чиновнику, стала что-то энергично произносить. Ее челюсти гуляли вверх-вниз, как у собаки. Я видела ее в профиль. Издалека казалось, что она лает: гав-гав-гав. Номенклатурный мужик смотрел перепуганно, может быть, боялся, что она его укусит.

Ко мне приблизилась дочь президента Ельцина и сказала:

– Я ваша поклонница.

Примерно то же самое сказал Плеханов Горькому на каком-то съезде.

– А я ваша, – ответила я.

– Да-а-а-а? – удивилась Татьяна. Это длинное детское «а» сделало ее милой и человеческой. Все-таки принцесса, могла быть слегка надменной, разговаривать сверху вниз. Татьяна общалась на равных. Общение было коротким, точечным.

Я нашла Фаину и похвасталась:

– Ко мне подходила принцесса.

– Это потому, что президент уходит в отставку, – объяснила Фаина. – Семья теряет власть. Вот она и подошла. А так бы – фиг она к тебе подошла.

Я не поняла прямой связи между этими двумя фактами. Моей поклонницей можно быть независимо от положения отца. Фаина не выносит моего успеха и тут же старается его обесценить. Я тоже не остаюсь в долгу, так что мы стоим друг друга.

Фаина повернула голову. Кого-то приметила. Метнулась в сторону, прорезая толпу. Я вспомнила чеховскую фразу из рассказа «Ионыч»: «Сколько хлопот, однако».

Фима тем временем прочесывала мужские ряды. Она не стояла возле меня неотлучно, и тем самым не грузила и не напрягала. Я чувствовала себя легко и свободно, что очень важно на таких мероприятиях.

Ко мне подошло знакомое лицо. Политик. Я часто видела его по телевизору. Довольно молодой, яркий, с примесью татарской крови.

Я люблю внешность с примесью, с любой.

– Я поклонник вашего таланта, – сказал Политик.

– Докажите, – отозвалась я.

– Как? – Он удивился.

– Дайте мне президентскую пенсию.

– Надбавку, – поправил он.

– Можно надбавку, – согласилась я.

– Мы даем, когда человеку сто лет, а вам сорок, самое большое.

– Мне как раз сто, просто я хорошо выгляжу.

Политик посмотрел на меня пристально.

Мне в этом году исполнилось пятьдесят пять – пенсионный возраст. В пушкинские времена пятьдесят пять лет – глубокая старость. Матери Татьяны Лариной было тридцать семь лет, и у нее были две дочери невесты. А сейчас в тридцать семь лет – сами невесты. А пятьдесят пять лет – расцвет, когда форма совпадает с содержанием. Раньше отставало содержание, позже начнутся проблемы с формой. А в пятьдесят пять лет – все слито воедино. Я стояла перед Политиком в коралловом пиджачке – зрелая, как созревший фрукт, но не перезрелая, веселая и умная. Замечательное сочетание.

– Я попробую, – пообещал Политик. – Я вам позвоню.

– Я дам телефон… – Я торопливо достала из сумки ручку, записала на приглашении.

Политик взял приглашение с моим телефоном.

К нам приблизилась Фаина.

– Не приставай к человеку, – приказала она. – Не задерживай.

– А твое какое дело?

– Меня попросили.

– Кто?

– Ну, попросили…

Очень может быть. В зале было много властей предержащих, на них бесцеремонно накидывались приглашенные гости и решали свои деловые проблемы. Специально обученные люди следили за поведением гостей и пытались обезвредить наиболее навязчивых. Ко мне они подослали подругу. Это более деликатный ход, чем подойти самим и сделать замечание. Я ведь могу и обидеться.

Однако инцидент исчерпан. Политик положил мое приглашение в карман и отошел.

– Что ты от него хотела? – спросила Фаина.

– Президентскую пенсию. Он сказал, что позвонит.

– Это форма отказа. Они всем так говорят, но никогда не звонят.

Фаина лучше знает. Ей, наверное, много раз обещали, а мне впервые.

Появился президент. За ним шли его мюриды. Человек шесть. Остановились возле небольшого стола.

Я внимательно смотрела на мюридов. Что за люди? Крайний справа был откровенно некрасив, как будто сделан из собаки, но при этом с его лица явно считывался ум, юмор, опять ум. Да. Дураков там нет, как бы нам этого ни хотелось.

Ельцин стоял как изваяние. Долгая партийная работа сделала его похожим на статую. К нему подошла дочь, что-то шепнула в ухо. Ельцин перевел взгляд в мою сторону и протянул мне руку. На руке не было половины пальцев.

– Виктория Токарева… – четко произнес он медным голосом. – Читал.

Я подержала его руку в своей. Хотела сказать: будет врать, но сдержалась. Конечно же, он не читал. Имеет право при своей занятости. Он небось и Тютчева не читал, и Лескова, а соврал из вежливости. Хотел сделать приятное. Мы, писатели, жаждем признания, тем более президентского.

Ельцин остановился ненадолго. Он вышел к народу из вежливости, для приличия и ждал случая, когда можно уединиться с мюридами в отдельной комнате и врезать по полной (в смысле, выпить).

Ельцин умел и любил врезать, но хуже от этого не становился. Что-то было в нем монументальное и необходимое для нас всех в тот смутный период.

Ельцин постоял для протокола и удалился.

Я тоже решила удалиться.

Отправилась искать Фиму. Над ней навис Виталька Кравченко, редактор «Огонька», – законченный бабник, скользкий как обмылок. Практически та же самая пьянь и рвань, которая окружала Фиму, только те работали руками, а Виталька головой. Все остальное – одно и то же.

Я подошла и бесцеремонно приказала:

– Фима, за мной!

Виталька вскинулся. Он еще не окончательно договорился. Хотел что-то возразить, но напоролся на мой взгляд.

Я отвела Фиму в сторону и сказала: