Книга Словно распустившийся цветок, страница 16 – Сири Митчелл

— А я, значит, должна бросить незаконченные иллюстрации и всю свою недоделанную работу только ради того, чтобы выйти за кого-либо замуж?

— Я никогда не говорил…

— И передать всю отцовскую работу в руки человека, который даже не знает, как правильно называется наперстянка?

— Это была всего лишь шутка, уверяю вас.

— Да. Вот именно. Именно так я себя и чувствую. Как будто я должна передать все, что сделала и чего добилась, в руки более подходящего ассистента только потому, что у меня есть пестики!

— Пестики?

— Как будто кто-то счел их менее важными, нежели тычинки!

— Тычинки?

— Разве вы не понимаете, насколько это возмутительно?

— Я вижу, что вы вне себя от негодования.

— Чрезвычайно.

Он вновь встал и поклонился.

— Вы буквально кипите от гнева. Но, как мне представляется, это я вам помогаю, причем безвозмездно, а не наоборот.

Если бы он не занял мое место без спросу, я бы, пожалуй, смогла сполна оценить его чувства.

— Благодарю вас, мистер Тримбл. – Наконец-то передо мной промелькнул образ того человека, с которым я познакомилась в ходе нашей с ним переписки.

— Итак… вы согласны? Я имею в виду, набросать вашу схему учета?

Я вдруг почувствовала, как краска гнева заливает мне лицо.

— Вы что же, не поняли ни единого слова из того, что я вам сказала? Мой ответ – нет!

* * *

В кои-то веки дверной колокольчик зазвенел в самый подходящий момент.

Мистер Тримбл кивнул в сторону переднего холла:

— Я открою, пожалуй?

— Будьте так любезны. – Я вновь взялась за трактат с намерением все-таки прочесть его, но тут в комнату вошел адмирал. Он замер на месте как вкопанный, окинув меня взглядом с головы до ног.

— Я надеялся, что к этому времени ты будешь готова, моя дорогая.

Я встала:

— Я готова.

— Я полагал… То есть, я надеялся… Разве не говорили мы по поводу парадной формы только сегодня днем?

— Именно в этом я ездила в Лондон в прошлом году.

— Да… Но разве у тебя не осталось ничего из того, что ты носила, пока была в самом Лондоне? Что-нибудь такое… что блестит и переливается?

Блестит и переливается? Или двух рядов латунных пуговиц на моем корсете ему уже недостаточно?

— У меня есть только это. Но этому платью всего год, и оно очень прочное.

В нашу беседу вмешался мистер Тримбл. И довольно бесцеремонно, по моему мнению.

— Ваш дядя имеет в виду, что вы надели дорожное платье, мисс Тримбл, тогда как в это время суток полагается надевать вечернее платье.

— Совершенно верно, молодой человек. Благодарю вас.

— Я решительно не понимаю, почему это не годится. Если я надела его вечером, тогда, по определению, оно становится вечерним платьем, не так ли?

Но мистер Тримбл упрямо покачал головой:

— Думаю, что ваше определение выглядит куда буквальнее общепринятого.

— Но оно выполняет свою роль, разве не так?

Мой дядя нахмурился.

— Для каждой работы существует надлежащая форма одежды, дорогая Шарлотта. Ты не можешь командовать кораблем, если на тебе форма гардемарина.

— Надлежащая или нет, но это – последняя обновка в моем гардеробе.

Мистер Тримбл вновь позволил себе беспардонное вмешательство:

— А как насчет… Что вы надеваете, когда идете в церковь, например?

— Просто… обычное платье.

— Быть может, ваше «обычное платье» окажется более удачным выбором.

— Если вы настаиваете.

— Настаиваю.

Я устремила взгляд на дядю:

— В таком случае вам придется дать мне еще несколько минут.

На самом деле я решительно не понимала, из-за чего разгорелся весь этот сыр-бор. Адмирал просил меня надеть что-нибудь стильное, а лондонский наряд как раз и был моей последней обновкой. Не то чтобы я так уж желала эту вещь; вовсе нет, он сам настоял на ней, когда узнал, что мы едем в столицу. Более того, он сам заказал и оплатил ее. Но сейчас я со вздохом сняла ее и окинула взглядом свой гардероб.

Первым шло зеленое платье в полоску, расшитое примулами и отороченное лентой. Вторым висело светло-голубое платье, скроенное так, словно на него накинут жакет. Хотя последний был намертво пришит к корсету и даже не распахивался, что, по вполне понятным причинам, приводило меня в ярость.

Поскольку погода была прохладной, я остановила свой выбор на наряде с ложным жакетом, хотя на то, чтобы застегнуть его, у меня ушло некоторое время. Мне пришлось повернуться спиной к зеркалу и попадать в крючки, держа в одной руке специальный фиксатор, а во второй – приспособление для застегивания. Я была вынуждена изрядно поломать голову, прежде чем сумела разработать этот метод. После смерти матери иного выхода у меня не было. Покончив с крючками, я достала шляпку, весьма походившую на футляр для сбора растений с откинутой крышкой, завязала ленты под подбородком и вернулась в малую гостиную.

Ожидай я восхищенных возгласов и комплиментов, меня бы ждало горькое разочарование.

Адмирал нахмурился:

— Разве у тебя нет чего-нибудь… более пышного? Или хотя бы с блестками?

— С блестками? Нет.

— Пожалуй… пожалуй, будет лучше, если мы сегодня никуда не поедем, дорогая. Я пошлю записку с извинениями и…

— Это никуда не годится. – Мистер Тримбл таращился на меня во все глаза, а потом шагнул вперед и кивком указал на мою юбку. – Это – дневное платье, а не вечернее. Вам нужно что-нибудь более… У вас есть хотя бы нижние юбки под ним?

Мне совсем не понравилось, что некто вздумал читать мне лекции о женской моде, будучи при этом всего-навсего овцеводом. Из-за его роста и широченных плеч со стороны могло показаться, будто он угрожающе навис надо мной. Я вдруг ощутила себя крайне… непривычно.

— Нижние юбки? А зачем?

— Потому что так принято. По крайней мере, было принято, когда я уезжал в Новую Зеландию, и я не заметил, чтобы эта мода сильно изменилась.

Я не носила нижних юбок. Принципиально. Я их презирала. Они всегда запутывались у меня вокруг лодыжек, разве что иногда поддевала те, которые были куплены в годы юности, а теперь ужасно жали в талии.

— Но я не смогу и шагу ступить, если надену их!

— Смысл не в том, чтобы расхаживать, а в том…

— То есть, я должна буду стоять на месте? Но для чего я тогда вообще иду на этот званый ужин?