Книга Словно распустившийся цветок, страница 47 – Сири Митчелл

* * *

В промежутке между чтениями мисс Темплтон взяла меня под руку и отправилась в путешествие по комнате, обсуждая со мной прически и платья. Когда же она остановилась, чтобы раскрыть веер и оглядеться, я с удивлением обнаружила, что мы оказались как раз перед мистером Стенсбери.

Он поклонился.

Мы ответили ему реверансами.

Она сжала мою руку:

— Мисс Уитерсби много рассказывала мне о вашем… вашем… – На лоб девушки набежала морщинка.

Я одними губами прошептала:

— Коряжнике.

— Ковряжнике.

— О моем коряжнике?

— Да, вот именно! Понимаете, сама идея представляется мне настолько невероятной и фантастической, что я даже представить себе не могу, как он выглядит.

— Это – нечто вроде сада, засаженного пнями, только наоборот, корнями кверху, чтобы их было видно. Быть может, теперь вы лучше представляете, как он выглядит?

— Не совсем.

— Таковых пней всего насчитывается двадцать три. Минувшей весной я только начал их культивировать, и потому…

Нет, в самом деле, с меня довольно этих глупостей.

— Я всегда спрашивала себя – как можно культивировать пень? – Это же противоречит самой идее культивации, разве не так, когда вещь, к которой она применяется, изначально мертва? – Быть может, здесь уместнее использовать слово «сбережение»?

На лице у мисс Темплтон по-прежнему играла улыбка, хотя в глазах стыла досада.

— У меня так мало воображения, мистер Стенсбери. Боюсь, это – один из самых моих огорчительных недостатков.

Он улыбнулся, глядя на нее сверху вниз с таким видом, будто полагал этот ее недостаток одним из ценнейших достоинств:

— Я и сам всегда предпочитаю практику выдумке, мисс Темплтон. И потому не вижу причин, по которым вы должны извиняться.

— Как это любезно с вашей стороны. Очень любезно. Не так ли, мисс Уитерсби?

Я недоуменно нахмурилась.

Ее же лоб, напротив, разгладился.

— Вы настолько добры, мистер Стенсбери, что я подумала, а не согласитесь ли вы оказать мне услугу?

— Ради вас я готов спуститься в соляные копи, мисс Темплтон; я даже брошу вызов тем дурно пахнущим и кипящим чанам для выварки соли.

Ее щечки порозовели:

— Я – ужасно любопытное создание. Так всегда говорит мой отец. Я всегда полагала, что это оттого, что еще в детстве я лишилась матери…

Искорки легкомыслия в глазах мистера Стенсбери погасли в мгновение ока.

— Мне очень жаль. Прошу меня простить. Я понятия не имел, что ваша матушка…

— Вам не за что просить прощения, но в любом случае я бы очень хотела взглянуть на ваш коряжник.

Прежде чем ответить, он несколько мгновений вглядывался в ее глаза, а когда заговорил, то улыбка вновь вернулась на свое прежнее место.

— Почту за честь. Что вы скажете насчет завтрашнего дня? И тогда я сам покажу его вам.

Она взяла меня под руку:

— Вы слишком добры! И так внимательны! Мы будем счастливы прийти. Не правда ли, мисс Уитерсби?

— Завтра? Не уверена, что смогу…

Она больно ткнула меня локтем под ребра.

— Да, конечно. Очень хорошо.

* * *

— Что-нибудь случилось, мисс Уитерсби? – осведомился на следующий день мистер Тримбл, когда мы сидели за обеденным столом.

— Случилось? Нет. Но почему вы спрашиваете?

— Вы так безжалостно набросились на эту ветчину…

Опустив глаза, я увидела, что искромсала ветчину ножом на мелкие кусочки:

— Просто…

Отец взглянул на меня сквозь стекла очков, которые съехали ему на нос.

— Просто… я рассматриваю мистера Стенсбери в качестве кандидата и думаю о том, как ужасно было бы уехать отсюда к нему.

— Ужасно? Вы говорите так, словно его чувства вас не интересуют.

— Разве я так сказала? Нет. Ничего подобного я не говорила. Напротив, я уже… вполне свыклась с мыслью о том, что могла бы улучшить его вкус.

Мистер Тримбл смотрел на меня и хмурился. Опять.

— Как мне представляется, замуж надо выходить за человека, вкусы которого уже одобряешь.

Я улыбнулась:

— Говорят, что любовь слепа. Теперь я и сама это вижу.

А он по-прежнему смотрел на меня с таким видом, будто мои слова вызвали у него глубочайшие подозрения.

— Очень может быть. Как бы там ни было, вчера мы получили письмо от мясника, в котором он требовал оплатить счет за минувший месяц. Он говорил, что присылал нам его, и я помню, что сам видел этот злосчастный счет, но теперь он куда-то исчез.

Отец вздохнул:

— Я искал его полночи. – Он подавил зевок. – Не представляю, куда он мог запропаститься. Видишь ли, мистер Тримбл разработал… такую замечательную систему… для управления всем.

Он не спал полночи? Искал спрятанный мною счет? Я ощутила первые угрызения нечистой совести.

— Вы, случайно, не видели его, мисс Уитерсби? – Взгляд мистера Тримбла проникал, казалось, мне в самую душу.

Это он должен был стать жертвой моего вероломного поведения, он, а вовсе не отец.

А тот заговорил вновь:

— Полагаю… наверное, я просто упустил из виду какое-нибудь место, где еще не смотрел. Пожалуй, я прямо сейчас начну сначала и проверю все еще раз.

— Нет! – Да поможет мне Господь, но обманщицы из меня не получится. – Я посмотрю сама. И, быть может, найду его. – А заодно и письма с Цейлона и из Эдинбургского университета.

Как только мужчины после обеда завели речь о делах, я быстро исправила собственный обман и с нетерпением стала ждать прибытия адмирала. По пути мы заехали за мисс Темплтон, которая беззаботно щебетала всю дорогу.

По приезде мы сменили свой экипаж на открытое ландо мистера Стенсбери, и он с удручающей неспешностью повез нас осматривать свой рутарий. Мне показалось, что минуло уже несколько часов, прежде чем мы добрались до середины экспозиции, и там – в пагоде на невысоком холмике, откуда открывался вид на коряжник во всей его красе, – нас поджидал чай с сухим печеньем и крошечными сэндвичами, коими щедро угостился адмирал.

— Итак, что вы скажете о моем коряжнике, мисс Темплтон?

— Если хотите знать, он производит откровенно удручающее впечатление!

При этих ее словах я едва не поперхнулась.

Мистер Стенсбери растерянно заморгал, и румянец окрасил ему скулы и даже кончики ушей:

— В самом… деле? А я полагал его последним криком моды.