Онлайн книга «Гром над Араратом»
|
Честолюбивый Гай Валерий Триарий увидел новый шанс отличиться. – Мы незаметно окружим войска понтийского царя, осадившего Дадасы, и ударим сразу с трех сторон. Мы добудем себе победу! Выступаем! Подготовь приказ Сорнатию и Фабию идти на Дадасы! Весть о выступлении разнеслась по легиону Триария быстро, и солдаты, просидевшие в тылу всю войну, теперь рвались в бой, взволнованно передавая из уст в уста: – Наше имущество, предназначенное для отправки в Италию, под угрозой. Выход один – дать сражение! Легион двинулся к крепости Дадасы, которую с трудом удерживал небольшой римский гарнизон. У крепости Зела римляне стали лагерем, туда же пришли легионы Сорнатия и Фабия и также, разбив лагеря, готовились к сражению. Митридат, получив от своей разведки известие о скоплении противника в районе Зелы, распорядился: – Олфак, оставить у крепости Дадасы сторожевой отряд пехоты и лучников, а войска готовить к бою. – Понял, государь! Ночь прошла спокойно, но с восходом солнца оба войска начали строится в боевые порядки. На холме высилась крепость Зела, а под холмом, в долине, две мощные армии стояли напротив друг друга – по пятнадцать тысяч человек с каждой стороны. Перед строем римлян на коне скакал Триарий в красном плаще: – Мы и раньше наносили поражение войскам Митридата, и сегодня мы победим! Легионеры в предвкушении легкой победы кричали: – Victoria aut morte! [34] Перед строем понтийцев, армян и еще десятка наций Востока Митридат в пурпурном плаще, скача на коне, провозглашал: – Я сам поведу вас в бой! Мы освободим свою землю! Свобода или смерть! Армия в восторге закричала: – Митридат! Митридат! Митридат! Эхо боевого клича каждого из войск многократно отразилось от холмов и стен крепости, превратив слова о смерти в гулкий рев. По сигналу трубы римляне начали движение вперед, на врага, которого надо опрокинуть, рубить и уничтожить, подбадривая себя боевым кличем и ускоряя шаг. Пехота царя Митридата, состоящая из ветеранов войн, крестьянского ополчения и получивших свободу рабов, воодушевленная царем, готова была безжалостно разнести в клочья что угодно. Две массы войск неудержимо неслись навстречу друг другу, как две снежные лавины в горах. Метнув пилумы, воины обнажили мечи и пошли в атаку. Солдаты – римские и понтийские – со свирепыми лицами столкнулись, и началась рубка: они беспощадно резали, кромсали и уничтожали друг друга. Римские легионеры, не ожидавшие яростного напора разнородной пехоты Митридата, вдруг стали отходить, а когда Митридат ввел тяжелую армянскую конницу и нанес удар по левому флангу пехоты римлян, те обратились в бегство. Таранный удар конницы, возглавляемый лично Митридатом, был такой силы, что буквально смел весь левый фланг римлян, состоящий из солдат легиона Фабия. Митридат с конницей стал преследовать бегущих римлян, строй остальных легионов нарушился и распался. Не выдержав натиска понтийцев, солдаты Рима запаниковали и, бросая оружие, побежали. Битва превратилась в побоище, причем часть сил легиона Триария попала в болото, откуда уже никто не выбрался. Митридат в пылу сражения, забыв осторожность, мчался впереди всех. Внезапно он почувствовал сильную боль: его ударили мечом в бедро. Теряя сознание, царь все еще стремительно летел на своем коне с копьем в руке, влекомый мыслью о победе, но силы стали оставлять его, и он медленно сполз с коня и упал на землю. Его обступили телохранители и солдаты, кто-то пытался остановить бежавшую из раны кровь, но Митридат уже ничего не слышал и не видел. Бегство и гибель римлян продолжались, но вдруг пыл борьбы угас, натиск понтийцев, у которых возникло смятение, ослаб, и римляне, те, что остались в живых, получили возможность спастись, и они неслись с завидной прытью с поля боя мимо своего лагеря к спасительной крепости Газиура. Триарий пытался прекратить паническое бегство легионов и организовать сопротивление: – Стойте! Занять боевой порядок! За мной! Все было тщетно, и он, выругавшись, тоже поскакал в крепость. Митридата, истекающего кровью, понесли в тыл, где его личный лекарь Тимофей и скифские целители делали все возможное, чтобы спасти ему жизнь. А палатку, где перевязывали царя, окружили понтийские воины в страхе за жизнь своего любимца. Уже в крепости Команы Митридат, мертвенно-бледный, пришел в себя и позвал скифа Олфака. Гипсикратия, не отходившая от мужа, со слезами на глазах сказала: – Митридат, любимый, Олфак пришел. Царь открыл глаза и тихим голосом спросил: – Ну что, мы их побили? – Да, мой государь! Бой был ожесточенный, римляне понесли огромные потери: более семи тысяч человек. – Хорошо. – На поле осталось лежать сто пятьдесят центурионов и двадцать четыре военных трибуна, – продолжал Олфак. – Наши потери в семь раз меньше. Лагерь римлян попал в наши руки. – Твои слова как бальзам на мою рану, – еле-еле сказал ослабевший Митридат. – Не убирайте тела римлян, пусть лежат на равнине в назидание Лукуллу. – Да, мой государь! – А трофейное оружие раздай рабам. Готовься к новому сражению. И еще. Надо бы сообщить Тиграну о моем ранении. Он сказал это из последних сил и вновь потерял сознание. Через несколько дней, когда все уже приготовились к мысли, что Митридат умрет, из Великой Армении прибыла делегация – личный врач Тиграна Егия и телохранитель царя Гурген, который держал в руках предмет, накрытый шелковым платком, и не выпускал его из рук. Егия, осмотрев рану, которая не заживала, тут же приступил к ее обработке настоем трав. Затем он наложил на нее «армянскую глину» и забинтовал. Царь Митридат приоткрыл глаза. – Дорогой Митридат, – сказал Егия, – что-то выглядишь ты неважно, но ничего, все будет в порядке. Губы Митридата зашевелились, его тут же обступили Гипсикратия, Тимофей и Олфак, но никто не понял, что он пытался сказать. Его глаза с нежностью смотрели на Гипсикратию, и в этом взгляде она прочитала безграничную любовь и всепоглощающую страсть, бушующую в сердце этого сильного человека. Егия взял из рук Гургена предмет, снял шелковый платок, и все увидели белую каменную чашу с крышкой. Стенки камня были настолько тонкие, что просвечивали насквозь, и было видно, как в чаше колыхалась темная жидкость. – Этот напиток придает силу всему живому, – сказал Егия. – Приподнимите голову царя. Гипсикратия приподняла голову Митридата, и Егия, сняв крышку, поднес к его губам чашу с напитком. Приоткрыв рот, он отпил глоток. Все, затаив дыхание, смотрели на царя. Его лицо мертвенно-бледного цвета вдруг порозовело и приобрело нежный и мягкий блеск, его сморщенные губы стали гладкими, а усталые глаза заблестели, излучая счастье. |