Онлайн книга «Женщина и доктор Дрейф»
|
в горах завывали волки, а когда он наконец доходил до домика старушки, на него всегда находила оторопь. Ему хотелось просто уйти, оставить корзину в снегу и уйти, но ему был дан строжайший приказ лично передать провизию, а он любил свою мамочку, да, он обожал ее, не мог ей ни в чем отказать! В покрытых снежными узорами окнах домика не было света, и когда он наконец осмеливался постучать, то слышал безжизненный голос: — Входи, малыш! Потому что она всегда его ждала! Она всегда была готова, ведь с годами уже превратилось в традицию то, что он в это время приходил с мясом, колбасами, хлебом, так что неудивительно было, что он снова там стоял, однако это было жутко, ужасно: как же все повторяется… И там, внутри, сидела она в полной темноте… Сморщенная маленькая бывшая женщина, одетая в грязную длинную юбку и три слоя кофт, плечи ее были укутаны черной шалью, а голова повязана косынкой (нет, лица ее он, к счастью, никогда не видел). Не считая света луны, в единственной комнате жалкого домишка царила полная темнота, а на коленях у старухи всегда лежала жирная пестрая кошка, и ее сверкающие глаза глядели на застывшего от страха Дрейфа с некоторым сарказмом. Никогда за всю свою жизнь он так и не сумел забыть запах бедности, нужды и закоренелой грязи в том маленьком домике среди деревьев, в лесу, зимой! А старухе вечно хотелось, чтобы он посидел с ней за компанию, иногда она поднималась, шла ему навстречу, спотыкаясь, искала его на ощупь, и тогда он в ужасе вспоминал все сказки про разных отвратительных злых старух, которые рассказывала ему мать на ночь: старухи, которые жарили и ели маленьких детей, старухи, которые заманивали к себе доверчивых мальчиков с корзинками только для того, чтобы… И хотя он со слезами в голосе уверял, что мать приказала немедленно вернуться домой, она все же навязывала ему несколько старых полосатых мятных карамелек, завернутых в кусок грязной бумаги. Он благодарил, снимал меховую шапку и кланялся, всегда низко и много раз, но как только выходил за дверь, выбрасывал эти гадкие карамельки в сугроб и бежал домой со всех ног, и всякий раз ему казалось, что кто-то пыхтит ему в затылок, гонится за ним, а высоко над ним в лесу возвышались эти высоченные… …ели со странно длинными, зелеными, твердыми хвоинками, огромными, как штопальные иглы! Он вдруг вздрогнул и поднял глаза. Ой, он совершенно забылся, до того погрузился в детские воспоминания, что не слышал ни единого слова, сказанного женщиной! — Извините меня, барышня, я думал о другом, будьте так любезны, повторите. Она уточнила: — Сумрачный мир, доктор. Дрейф скрупулезно записал эту фразу, а в носу у него все еще сидел запах бедности. — Сумрачный мир, где люди живут в крайней бедности и большой нужде, да, доктор, я вижу дьявольских детей с острейшими зубами, деревянные домишки и сияющую мадонну, которая сидит с младенцем Христом на руках в простом сарайчике, странные видения, без всякой связи, сменяют друг друга, а затем все они сливаются в единый, ужасный, очень злой и старый мир! У нее появилась острая черточка возле рта, а пальцы ее невольно скрючились: — Жабы и ящерицы и прочая нечисть вылезает прямо из-под земли, доктор, такое теперь время, и я вижу свиней, большие кучи нечистот, множество юродивых и мужской монастырь, возвышающийся среди всего этого! В приемной Дрейфа стояла полная темнота. Тем не менее, он продолжал писать, разрываясь между кипевшими внутри него воспоминаниями детства и речью женщины. — А в каком образе вы теперь выступаете? — Я, разумеется, живу здесь как женщина, очень простая и старая женщина, понимаете, доктор, черная кошка, травы, отвары и крохотный домишко на окраине деревни. О, да, уж Дрейфу-то было прекрасно известно, что это такое! В институте в Нендинге целый семестр был посвящен именно изучению темного состояния души стареющей женщины и трясин ее психики. Они изучили все описания процессов над ведьмами, даже затвердили наизусть на всякий случай длинные абзацы и присутствовали при одном вскрытии, когда Попокофф разрезал древний женский труп и обнажил его внутренности… Крайне неприятное, кстати, зрелище! Из сероватых остатков матки Попокофф маленьким серебряным пинцетом вытащил длинные нити паутины и медленно размотал гнездо, кокон, и, наконец, извлек отвратительную создательницу этого кокона: паучиху, которая всегда устраивает там себе гнездо у женщин определенного возраста. Профессор продемонстрировал, как женское тело, после того, как прекращаются его детородные функции, становится чем-то вроде привидения, очень тонким, сухим, почти прозрачным, он осторожно перевернул труп и показал, что на спине есть тончайший круглый участок, который, в наихудшем случае, может развиться в дупло вроде того, каким щеголяют феи-лесовички. — О, какое ужасающее время! Внезапный возглас женщины неумолимо ворвался в извилистый ход мыслей Дрейфа и снова перенес его в грубую действительность. — Запах сожженных женщин наполняет воздух в окрестных лесах и смешивается с вонью от заросших тиной озер, нечистот, бедности, огромных куч дерьма и навоза, но запах сожженных женщин все же хуже всего, доктор, я все время чувствую его, даже во сне, даже здесь я чувствую его, доктор, да, он преследует меня сквозь века и постоянно напоминает мне о том, что… У нее кончился воздух. Она сделала вдох, ослабела, вяло прошептала: — Вы когда-нибудь чувствовали запах сожженной старухи, доктор? Единственный запах, который Дрейф в данный момент чувствовал, был чад от стряпни госпожи Накурс, проникавший в комнату сквозь замочную скважину и просвет под дверью. |