Онлайн книга «Мухосранские хроники (сборник)»
– Не напрягайте мозги, дитя мое. У вас их и так немного, а памяти нет вовсе. Этот господин пребывает в нашем окружении едва ли не от начала времен. Года два-три совершенно точно. – Он мне не нравится, – мяукнула Венера. – Он странно одет и странно на меня смотрит. Почему он так на меня смотрит? – Потому что когда-то мы с вами были неплохо знакомы, – отвечал Джинсовый. – Не то чтобы очень близко, но вращались в одних кругах. А с памятью у вас и впрямь беда, потому вы так легко меняли фаворитов… – Стоп, стоп! – воскликнул Писающий Мальчик ломающимся юношеским тенорком. – Давайте не будем углубляться в исторические дебри. Тем более что все вы лишь плоды творческих фантазий, к реальным, а уж тем более мифическим прототипам отношения не имеющие. А вдобавок ко всему еще и гипсовые копии не лучшего качества! – Слова не Писающего Мальчика, но Писающего Мужа, – сказал Мыслитель значительным голосом. Все засмеялись, даже глупышка Венера, хотя, по-видимому, за компанию. – У вас тоже был прототип, друг мой? – спросила она Мальчика-Мужа интимным шепотом. – Разумеется, – ответствовал тот с самым серьезным видом. – И я непременно вам о том поведаю… на досуге. – Разврата во вверенном мне гарнизоне не допущу! – лязгнул лейтенант-губернатор Ла Троб. – Нужно еще поглядеть, что и кому здесь вверили! – прорычала Капитолийская Волчица злобно и невнятно. А Геракл, словно бы в шутку, обратился к Давиду, глядя ему в глаза со всевозможной нежностью: – Что если сызнова поставить его на голову, как было? А то ведь житья не даст своими нотациями… – Не трать попусту силы, котик, – весело откликнулся Давид. – Дяденька шутит. Он пытается выглядеть грозным и противным, а на самом деле душка, каких поискать. Ведь правда, буся? Лейтенант-губернатор что-то пробухтел в сторону, однако же из дискуссии на время устранился. – Беда в том, – убедительно повествовал Сфинкс, – что изобразительное искусство как часть культуры очень долго тем и занималось, что старательно копировало реальную жизнь. Поглядите на самих себя – кто вы такие? Идеализированные представления творца о человеческом совершенстве. Приукрашенные слепки с реальности. Даже я, при всем своем зооморфизме, наделен человеческими чертами, хотя бы даже и утрированными. А следовательно, какие бы замыслы ни вынашивал мой творец, увы – неведомый даже мне, в конечном итоге он ожидал от меня понятного, рационального отклика на те вопросы, которые намеревался мне адресовать. – Как странно, – сказала Венера озадаченно. – Почему меня никто и никогда ни о чем не спрашивает? – Вы эталон красоты, сударыня, – сказал Мыслитель. – Вы своим безупречным обликом отвечаете на все вопросы. – Тоже мне эталон! – фыркнула Ника. – А я тогда кто? – А вы символ победоносной агрессии, – пояснил Мыслитель. – Чувствуете разницу? При всей вашей привлекательности вы не столько отвечаете на вопросы, сколько подводите черту под осуществленными свершениями. Или порождаете новые экспансивные амбиции. – Умник, – проворчала Ника и концом своего орудия вернула на место выбившуюся из почти идеальной прически прядку. – Что же касается меня, – кротко произнес Мальчик-Муж, – то я писал, писаю и буду писать. В этом заключена вся моя художественная идея. – А что ж, – подхватил Мыслитель, усмехаясь. – Идея не хуже прочих. Взять хотя бы нашего воинственного друга… – Это меня, что ли? – набычился Геракл. – Я имел в виду господина Ла Троба, – терпеливо пояснил Мыслитель. – С ним и того проще. – Что вы имеете в виду, сударь? – сердито спросил лейтенант-губернатор. – Я и за меньшее вызывал на дуэль. – А то, что вы жили, – саркастически произнес Мыслитель. – Потом умерли. И этот факт сочли заслуживающим увековечения. Причем в несколько своеобразной форме. Вы не задумывались, почему? – Вы когда-нибудь пробовали думать, стоя на голове? – спросил тот с досадой. – Не доводилось, – признал Мыслитель. – Но здесь вы уже столько времени пребываете в естественном положении. Что вам помешало? – Боюсь предположить, – ехидно заметил Сфинкс, – что в данном случае мыслительный аппарат не был предусмотрен вовсе. Геракл загоготал, а Давид промолвил с укором: – Котик, вы такой злюка! Однажды я вас отшлепаю. – Не следует рисковать, – холодно предупредил Сфинкс. – Могу откусить. – Руку? – уточнил Давид. – Если бы, – сказал Сфинкс со значением. Геракл угрожающе заиграл мускулами, а Волчица, добровольно принявшая на себя роль блюстительницы порядка, яростно прорычала: – К порядку, мальчики и девочки! – Допустим, вы правы, – проговорил лейтенант-губернатор примирительно. – Вы все мифологические существа, этот парень с энурезом и сам толком не знает, кто он и зачем, а я памятник солдафону, который жил, умер и тем прославился. Хотя на самом деле все не так, и солдафоном я не был, и пережил столько перипетий, достойных внимания, что никому из вас, дремучих идолов и забытых богов, от начала и до конца выдуманных из головы, даже не снилось… – Так и я могу о себе всякого порассказать, – ввернул Мальчик-Муж. – Вы обещали, я пока еще помню, – игриво погрозила пальчиком Венера. – А вот в каком соответствии с эстетической, как вы любите напоминать, парадигмой, – возвысил голос лейтенант-губернатор Ла Троб, – находится этот господин?! Кармазин, все время сидевший тихо, ни жив ни мертв, совершенно скукожился на своей скамейке и втянул голову в плечи. Он давно уже сознавал себя лишним в этом феерическом диспуте, но не имел сил просто подняться и уйти. Он не знал, в какую сторону направиться, да к тому же ему было невыносимо интересно. Но теперь, кажется, пришел час его расплаты за непрошенное вторжение в круги, для его внимания не предназначавшиеся. Между тем указующий перст лейтенант-губернатора был направлен на незнакомца в джинсах. – Мы все желали бы знать, – продолжал Ла Троб, – какой художественный стиль вы являете собою, в память о каком событии воздвигнуты либо с каким персонажем, историческим или вымышленным, сообразованы в людском воображении. – Ах, сударь, – сказал Мыслитель печально, обращаясь к лейтенант-губернатору. – Вот что значит выпасть из культурного контекста хотя бы короткий срок… Вы и представить не можете, какие направления и стили пронеслись над миром с той поры, как мы предоставили его самому себе. Вы ужаснулись бы, приведись вам столкнуться визави с образчиками новых веяний. Это еще не самое дурное… – Но эти уродливые панталоны, которые он отчего-то называет «джинсами»! – не унимался Ла Троб. – Я знавал нескольких Джинсов, и ни один из них не имел отношения к текстильным мануфактурам… |