Книга Там, где билось мое сердце, страница 84 – Себастьян Фолкс

Только когда мы почти закончили и Полетта удалилась, Перейра вернулся к теме: что не так в моей голове.

– Доктор Хендрикс, в одном мы с вами сходимся полностью: я тоже не доверяю грубой диагностике, которая повсеместно применяется нашими коллегами. В человеческом мозгу атомов больше, чем во вселенной, вот такие цифры. А количество их взаимосвязей еще больше – в триллион раз. Бессмысленно даже пытаться дать название неуловимым и необозримым процессам. Название порою возмутительно некорректное! Но в данном случае кое-какие примечательные закономерности мне удалось заметить. Все это благодаря вашим подробным – и доверительным – рассказам о себе.

– Я готов ко всему, продолжайте.

– При первой нашей встрече вы обмолвились, что вам пришлось уехать из Нью-Йорка, но не сказали, кто заставил вас это сделать. Потом это угрожающее сообщение на вашем автоответчике: от некой скандальной особы из Америки. Но когда вы попытались снова его прослушать, сообщения на пленке не оказалось.

– Понимаете, ее слова каким-то образом оказались впереди моего записанного приветствия. Но, по-моему, я вам об этом не рассказывал.

– В первый же день.

– Наверное, чтобы как-то поддержать беседу. Упомянул как любопытный курьез.

– Да-да, конечно. Еще вы рассказали про своего дядю. Родного дядю. Его звали, кажется, Билли.

– Бобби.

– Простите. Дядя Бобби жил в особом заведении, вы лет в восемь навестили его вместе с мамой, по случаю Рождества. Возможно, у вас проявилась наследственность? Вы ведь были подвержены провалам в памяти, амнезии. Та ваша вылазка на вражеские позиции в Анцио… Вы собирались захватить языка, но в какой-то момент перестали контролировать себя. Превратились в маньяка. А после вылазки – этот растянувшийся надолго отпуск по ранению, хотя рана была пистолетной, то есть довольно легкой. Однако вы жаловались на головные боли. Понятно, что начальство было обеспокоено состоянием вашей психики. Поэтому вас и перевели тогда на штабную работу.

– Что-что?

– Вспомните свое детство. Вы часами сидели один у себя в комнате и читали Библию. Наверняка многие родители приводили к вам своих двадцатилетних детей, которые в подростковом возрасте вдруг увлеклись Библией, что стало, так сказать, первым звоночком.

– Мальчишка, которому нравится читать Библию, вовсе не обязательно станет потом шизофреником.

– Разумеется.

– И никаких иных предвестников не возникло. Ни галлюцинаций, ни бредовых состояний.

– Но вы человек мнительный.

– Мнительность все же не паранойя.

– Этимология та же. Просто разная степень. К специалистам не обращались?

Я вдруг почувствовал страшную усталость. Откинулся на спинку стула и отпил вина.

– После демобилизации нам полагалась помощь. Большинство бывших военных запомнили костюмы с двубортными пиджаками, но мы в обязательном порядке проходили еще и медосмотр. Офицер, который беседовал со мной, заподозрил, что я подвержен так называемой «неконтролируемой агрессии». Предложил мне какую-то жесткую терапию.

– Вы согласились?

– Нет, послал его на фиг. Я много читал про такие состояния, военный невроз. Английские психиатры тогда срочно принялись разрабатывать методику лечения фронтовиков с подобными осложнениями. Чтобы помочь тяжелым больным. Но это явно не мой случай. А вообще-то проблема неудержимой ярости существует исстари, с тех пор, как люди стали истреблять друг друга. Еще Геродот писал о человеке, имя я забыл, который ослеп во время битвы от ярости, и зрение к нему так и не вернулось.

– С американцами во Вьетнаме такое часто бывало, – сказал Перейра. – Они назвали это «посттравматическим стрессовым расстройством».

– Довольно громоздко.

– Думаете, у вас это и было?

– Не знаю.

– А какие-то иные поводы обратиться за помощью случались?

– Случались. Когда работал на «Бисквитной фабрике». Слышал голос. Рассказал об этом Саймону Нэшу, и он свел меня со своим давним лондонским коллегой. Я посетил его несколько раз.

– И что он сказал?

Я снова рассмеялся:

– Нелепая вышла история. Ничего коллега не смог понять, но надо было хоть что-то сказать, дело чести. Заявил, что у меня «шизофрениформное расстройство». Я про себя расхохотался. Над его беспомощностью.

– Те же симптомы повторялись в дальнейшем?

– Симптомами это не назовешь. Голос я слышал раз семь-восемь. Но это за всю жизнь. В моменты сильного стресса. Тут все ясно, во время стресса выделяются вещества, которые вызывают нечто вроде короткого замыкания, поражается слуховая зона. Буквально на секунды, потом все восстанавливается.

– Вас это внезапное возникновение голоса никогда не тревожило?

– Ни в малейшей степени. Это было моей особенностью. А особенность была следствием того, что я принадлежу к породе ущербных человеческих особей. Они ведь не такие, как все остальные творения.

В ту ночь я спал очень хорошо. Видимо, подействовало то, что этот человек, который годился мне отцы, так глубоко меня почувствовал. Мне было не так уж важно, что он говорил, и верным было сказанное или нет. Да и кто может знать, что верно, а что нет, когда речь идет о человеческом мозге? Просто приятно, что такой незаурядный человек столько обо мне думал, а это уже некое подобие привязанности.

Завтракал я в одиночестве. Сквозь огромные французские окна на стол падали лучи. Полетта поставила передо мной тарелку с яйцом-пашот, принесла подсушенные ломтики багета, масло и половинку помидора.

– Спасибо, – сказал я. – Мне бы хотелось повидать Селин. Вы случайно не знаете, где ее можно найти?

– Не знаю. Она подрабатывает в разных местах. Спросите в порту, там скажут.

Впервые она была так дружелюбна. Когда она подошла к окну поправить подушки на подоконнике, у меня вдруг вырвалось:

– А вы знакомы с ее бабушкой, Франсуазой?

– Конечно. Остров у нас маленький.

– Но она, вероятно, старше вас?

– Да, постарше. Я и дочь ее знала, Аньес. Мать Селин.

– А где она?

– Аньес в Марселе. Она там с двадцати пяти лет.

– Чем занимается?

– Ничем. Она в сумасшедшем доме.

– Бедняжка. Вы хорошо ее знали?

– Да. Когда она была ребенком, я часто с ней оставалась. Отец ее, муж Франсуазы, был рыбаком, иногда уходил в море на несколько дней. Франсуаза работала в портовой гостинице, и я забирала Аньес к себе.

– Какая она была?

– Чудный ребенок. Вы у нас подольше побудете, месье?

– Нет. Гощу у вас в последний раз. Аньес была очень молода, когда родилась Селин?