Книга Найди свое счастье, страница 19 – Лора Мэрфи

— О'кей. От чего вы не отошли?

— От двадцатимильной прогулки с полной выкладкой.

— Ага, но вы же морской пехотинец, а им полагается быть лихими парнями. По-моему, немногие молодцы такие сильные и храбрые.

Он ухмыльнулся, приготовившись к занятной беседе.

— Тебе кто-нибудь говорил, что ты насмотрелась рекламы?

— Мама ругает меня, что я слишком много смотрю телевизор, а бабушка говорит, что мама в моем возрасте тоже не отрывалась от него. Бабушка сказала, что мама была ленивой. И когда было жарко, она только и делала, что лежала под кондиционером и смотрела телевизор. Даже сейчас она не очень любит ходить на пляж, говорит, там слишком жарко. Ну, конечно, жарко. Но это же пляж. Поэтому… — Кэт взглянула на телевизор в другом конце комнаты, все еще включенный, но без звука. — Хотите посмотреть мультики?

— Мне безразлично. Если хочешь, смотри.

— Не-а. Вы любите играть в карты?

— Конечно.

— Вы умеете хорошо тасовать колоду? Мне нравится играть, но Майк, он живет дальше по улице, говорит, что я тасую, как девчонка. Можете поучить меня?

Озорница скатилась с дивана, перешагнула через кофейный столик, сняла две колоды карт с полки рядом с телевизором и вернулась назад.

Тед взял правой рукой одну колоду и постучал ею по колену, чтобы подровнять карты. Разделив их на две половинки, смешал все вместе и одним щелчком снова подровнял. Кэт повторила его движения, но, когда она попыталась согнуть каждую половинку колоды так, чтобы карты скользнули вперемешку, они вырвались из ее рук и разлетелись по дивану.

— Ни у кого не получается с первого раза, — успокоил ее Тед, помогая собрать карты. — Попробуем еще раз.

Вторая и третья попытки закончились тем же результатом, но на четвертой половина карт попала на свое место, а половина рассыпалась.

— В каком классе ты будешь учиться осенью? — поинтересовался он, подрезая свою колоду.

— В четвертом.

— Держи карты большим пальцем здесь, а этим — здесь. — Он поставил ее руку, как требовалось. — Какой у тебя любимый предмет?

— Физкультура, — ответила она без колебаний.

— Ага, моя тоже, — заулыбался Тед.

— Мне нравится и математика, неплохо у меня с естественными науками. — Она наградила его обаятельной улыбкой. — Пишу я с ошибками и мой словарь всех шокирует.

— Это я заметил. Не так уж плохо, что мама будет преподавать в твоей школе, а? Она же не такая плохая учительница, чтобы ее не любили все дети, правда?

— Не-а. Она, вообще-то, хорошая. Большинство детей любит ее, за исключением мальчишки по прозвищу Дылда из ее старой школы. Наш телефон раньше был в телефонной книге. Он так разозлился на нее, что начал звонить по сто раз в день, и даже среди ночи, дал наш номер своим друзьям, и те тоже звонили. Поэтому нашего номера нет сейчас в телефонной книге.

Она замолчала и потерла нос, потом неуклюже начала смешивать карты.

— А кроме физкультуры вам нравилось еще что-нибудь?

— Английский, потому что я любил читать. Остальное меня не интересовало. Я уже знал, что не буду поступать в колледж, поэтому оценки меня не заботили. Просто хотел закончить школу.

— Почему? Если в школе вам не нравилось, почему вы ее не бросили?

— Я обещал отцу, что закончу ее. Для него это было важно.

— А то, что вы "пушкарь", для него тоже важно?

— Уже нет, — спокойно ответил он, вспоминая детство. У Кэт и у него было нечто общее — оба росли без отца. Но он по крайней мере помнил своего родителя. Первые девять лет жизни он прожил с ним. Она же совсем не знала своего — ничего, кроме фотографий и воспоминаний других людей. — Мой отец умер.

— Когда?

— Когда я был в твоем возрасте.

Что-то в его голосе, должно быть, тронуло ее и, забыв о картах, она вдруг положила свою ладошку на его запястье. Такой обычный жест, но у него внезапно сжалось сердце.

— Извините. Обычно, когда я задаю много вопросов, к тому же личных, ма говорит: "О, что-то мы сегодня слишком уж любопытны". — Девочка очень похоже изобразила мягкий голос матери, потом снова перешла на свой деловой говорок. — Хотите, сыграем, пока ждем?

— Я не очень-то знаю детские карточные игры, — предупредил он, не избавившись еще от странного ощущения при ее прикосновении.

— Вот и отлично, я сама не люблю детских игр. — Она довольно ухмыльнулась. — Сыграем в покер.

— Я играл в покер с твоим отцом каждую субботу.

— Он выигрывал?

— Только не тогда, когда играл твой партнер, — послышался насмешливый голос. Тед обернулся. Дорис стояла, прислонившись к косяку двери, сложив руки на груди. В узких брючках и цветастой майке, обтягивавших ее стройную фигурку, она скорее казалась старшей сестрой Кэтрин, нежели ее мамой. Только выглядела она красивее, чем десять лет назад.

Черты ее лица стали мягче, глаза — немного грустнее, но и мудрее.

— Так вы здорово играли, да, Тед? — заинтересовалась Кэт.

— Нормально.

— Нормально? — протестующе воскликнула Дорис. — Ты только взгляни на его лицо — оно словно высечено из камня. Выражение "покерная физиономия" ^[1] придумали, имея в виду как раз его лицо. Он регулярно обдирал твоего отца и всех остальных.

— А как с тобой, ма? — спросила дочь с хитренькой ухмылкой. — Что он выигрывал у тебя?

На лице Дорис застыла жалкая улыбка, глаза заволокла печаль. Теду стало обидно за нее, неловко за тот образ прожженного игрока, который создавало воображение девочки, и он принял ее вопрос в свой адрес.

Ну, в самом деле, что он выиграл у этой женщины, растерянно замершей рядом? Список короткий, но довольно приятный. Несколько поцелуев. Немного ее внимания. Наслаждение ее телом на протяжении трех слишком коротких часов. Очень много страсти. Но преследовали-то его те вещи, которых он не выиграл. Ее любовь. Ее обожание. Ее сердце.

Глаза Дорис предупреждали, что у нее нет ответа на вопрос дочери, однако ее губы раскрылись, словно она решила все же попытать счастья. Тед упредил ее своим вполне безобидным ответом:

— Твоя мама любила играть, а не выигрывать. Нам не удалось сделать из нее настоящего игрока.

— Ну, ма, — разочарованно протянула Кэт.

— Нельзя рисковать, если не можешь позволить себе этого, — возразила Дорис, не спуская с гостя глаз.

Она считает, размышлял Тед, что слишком много потеряет, если увлечется им, и он не мог не признать, что она права. Грег был надежной ставкой. Брак с ним давал ей все, чего она хотела. Ну а он? Он мог бы дать ей дом — у него остались все те деньги, что были скоплены для сестры, плюс дополнительные сбережения за пять лет, — но не больше. Он не может предложить ей семью взамен семьи Грега, которая стала частью ее жизни. Не сможет дать ей новых приятных знакомых или добиться признания со стороны ее старых друзей, что с легкостью удавалось Грегу. Он не способен с такой легкостью и так естественно вписаться в ее жизнь.