Книга Ужин мертвецов. Гиляровский и Тестов, страница 37 – Андрей Добров

— Владимир Алексеевич! Хотите сигару? — Веретенников пригласил меня к своему столу.

— Не курю. А вот понюхать — так это мое!

— Ну, делайте что хотите.

Я огляделся.

— Что-то ищете? — спросил Веретенников.

— Так, ерунда… Смотрю, как вы здесь обретаетесь.

На самом деле я вдруг подумал, не висит ли в кабинете эконома портрет кардинала Ришелье.

— Весь к вашим услугам, — вежливо сказал Веретенников.

— Хорошо, — ответил я. — Илья Сергеевич, где сегодня будет «секретный ужин»?

Веретенников, казалось, застыл. Он смотрел на меня, тщательно обдумывая ответ.

— Что вы имеете в виду, Владимир Алексеевич?

— То, что сказал.

Веретенников, всегда бывший услужливым и очаровательным, вдруг сделался непроницаемым.

— Понятия не имею, о чем вы.

— Как! Вы не знаете о том, что в клубе много лет проводят так называемые «секретные ужины»?

— Впервые слышу, — ответил Веретенников.

Я внимательно следил за его реакцией и понимал, что эконом сейчас меня обманывает. И ему неприятно меня обманывать, мало того, он знает, что я вижу его обман.

— Бросьте, Илья Сергеевич! — сказал я небрежно. — Это же просто соревнование поваров! Ну да, старая традиция, в которой принимают участие избранные члены клуба, я понимаю. Но что в этом такого таинственного? Ведь, насколько я понимаю, ничего запрещенного там не происходит? Никакого растления девственниц или поедания мозга живых обезьян…

Лицо Веретенникова дернулось.

— Или… — сказал я, — было? С обезьянами?

Веретенников глубоко вздохнул, но снова промолчал.

— Вам нужна рекомендация одного из участников? — спросил я. — Извольте. За меня может поручиться Павел Иванович Горн. Хотя недавно вы его и вспомнить не могли, но, подозреваю, он должен быть вам неплохо известен, раз участвует в таких соревнованиях.

— Горн! — презрительно ответил Веретенников. — Горн, если как следует выпьет, может поручиться хоть за турецкого султана.

— Почему вы так тщательно скрываете все это? — спросил я.

Эконом достал из инкрустированной шкатулки тонкую сигару, обрезал кончик перочинным ножиком с перламутровой рукояткой и закурил.

— Понимаете, Владимир Алексеевич, — сказал он, выпуская дым, — должность, которую я занимаю, предполагает известную скрытность в некоторых особо деликатных вопросах. Я не просто так ее получил. Не за красивые глаза. А за умение грамотно распоряжаться и держать язык за зубами. Клуб существует давно. И у него есть определенные традиции, некоторые из которых я обещал хранить в секрете. И не важно — имеют ли смысл эти секреты теперь. Особенно теперь, когда и публика уже не та, и жизнь резко изменилась… Экономы всех старых клубов при поступлении на службу дают клятву — не рассказывать то, что рассказывать нельзя. Свои тайные традиции есть и в Английском, и в Дворянском… и даже в Немецком клубе. Есть они и у нас. То, что вы называете «соревнованием поваров»… Поверьте, в этом нет ничего тайного или запретного, кроме одного… Я поклялся не разглашать. Это сегодня они выглядят как соревнования обжор. А начиналось все… Но и это — тайна. И не просите меня, пожалуйста, ее разглашать. Я и так сказал слишком много.

— Хорошо, — сказал я. — Понимаю. Однако, формально, вы все же можете меня провести на «секретный ужин» по рекомендации Горна, пусть даже он алкоголик и за свои слова не отвечает.

Веретенников подумал и кивнул. Он встал из-за стола:

— Следуйте за мной, Владимир Алексеевич.

Я вышел за ним в коридор. Мы прошли два поворота, потом поднялись на несколько ступеней вверх. Я и не подозревал, что в этом здании существуют совершенно неизвестные мне помещения. Наконец Веретенников остановился перед обычной дверью.

— Подождите здесь, — сказал он.

Эконом отсутствовал всего минуты две и вернулся с Горном. Аптекарь был накрашен и старался держаться прямо.

— Павел Иванович, — обратился к нему Веретенников, — господин Гиляровский утверждает, что вы готовы поручиться за него.

— Я? — удивился аптекарь и посмотрел на меня как на привидение.

— Вчера, — напомнил я. — Когда я зашел к вам, помните?

Я поднял на уровень его глаз два пальца и покачал воображаемой бутылкой. Взгляд Горна потемнел — он вспомнил.

— А… разве? — промямлил аптекарь.

— Точно! — кивнул я. — Мы с вами долго разговаривали. Если хотите, я напомню, о чем.

— Нет-нет, — быстро ответил Горн, бросив испуганный взгляд на Веретенникова, стоявшего с непроницаемым лицом. — Я вспомнил. Да, я могу поручиться за этого господина…

Веретенников пожал плечами и распахнул передо мной дверь.

— Прошу, — сказал я Горну, и мы вошли.

Это был маленький зал без окон, освещаемый только несколькими лампами на стенах, где висели портреты неизвестных мне людей. Но с первого взгляда было понятно, что все они — представители старого московского купечества — бородатые, щекастые, стриженные по моде прошлых времен. Посреди зала стоял круглый стол, за которым сидело семь человек, среди которых я сразу заметил массивную фигуру Патрикеева. Рядом с ним дымил сигарой Чепурнин в своем золотом пенсне. А возле него… Глафира Козорезова. Теперь присутствие около подъезда Фомичева стало мне более понятным — старик явно приглядывал за девушкой.

Глафира сидела, поставив локти на стол, и слушала человека, который сидел напротив. Это был толстый старик с коротко стриженной седой бородкой, миллионер, сделавший состояние на торговле лесом. Было и еще два человека, которых я не знал. Несколько стульев стояли пустыми — всего, как я понял, за столом должно было умещаться двенадцать членов клуба. Перед каждым сидевшим за столом, кроме столового прибора, стояла серебряная чарка.

Патрикеев обернулся.

— Ба! — громко сказал он, — Глядите, кто к нам пришел! Павел Иванович, вы что же, влюбились в господина Гиляровского и все время его таскаете с собой?

Горн растерянно развел руками.

«Интересно, что здесь делает певица, — подумал я. — Кто ее пригласил?»

— Павел Иванович не виноват, — сказал я. — Это я сам напросился.

— Нехорошо, — сказал со своего места старый лесопромышленник. — Нам так скоро не хватит места за столом.

— Ерунда, — бросил Чепурнин. — Вся эта ваша канитель с таинственностью — полная чепуха! Просто сделайте входной билет не по сто рублей, а по десять тысяч. И все, никто не будет мешать вам обжираться.

Лесопромышленник покачал головой.

Один из сидевших в тени скрипучим голосом спросил:

— Кстати, что они так долго возятся?