Онлайн книга «Нулевое досье»
|
– Сдачи не надо, – сказала она таксисту и, жестом попросив Милгрима отойти с дороги, вылезла и вытащила чемодан. Потом захлопнула дверцу, и такси отъехало, оставив их на тротуаре. – Кто-то за нами следит, – сказал Милгрим. – Бигенд? – Не знаю. Заходите. – А вы что будете делать? – Посмотрю. – Точно? – Можно мне взять ваш ноутбук? Холлис нагнулась, расстегнула чемодан и вытащила мак. Милгрим сунул его под мышку, словно папку. Видно было, как возвращается его рассеянная мягкость. Он уходит в себя, чувствовала Холлис и гадала, что бы это значило. – Идите, пожалуйста, – сказал он. – Евро. – Она протянула ему несколько бумажек. Затем повернулась и покатила чемодан по тротуару, в толпу у входа. Может, Милгриму чудится? Возможно. Хотя Бигенду свойственно привлекать к себе нежелательное внимание, а затем следить за теми, кто следит за ним. В точности как собирался сейчас Милгрим. Она обернулась, думая его увидеть, но он уже растворился. На входе надо было заплатить пять евро девушке-японке и сдать чемодан. За арками виднелся мощеный двор. Группки курящих девушек придавали ему разом естественный и уютный вид. Сам «Салон дю вэнтаж» проходил в переоборудованном здании семнадцатого века, которому принадлежал двор. Гламурный лоск прошлого десятилетия плавно вписался в барочную архитектуру. Чуть ли не половину посетителей составляли японцы. Большинство двигалось примерно в одном направлении, и Холлис пошла со всеми, по минималистской лестнице светлого шведского дерева, в первый из двух ярко освещенных залов, где хрустальные люстры сияли над тщательно выставленной одеждой: на вешалках, на стеклянных прилавках, на столах соответствующей эпохи. Из гугла Холлис знала, что в этом году салон посвящен восьмидесятым. Ее всегда поражало, что время, в которое она уже жила, становится эпохой. Значит ли это, что она и сейчас живет в каком-то историческом периоде, и если да, то как его назовут? Первые десятилетия нового века вроде бы еще не получили четкого названия. Мода относительно недавнего прошлого вызывала у нее странное чувство. Наверное, память как-то осовременивает вещи, которые ты носила, и вживую они оказываются совсем не такие, какими их помнишь. Особенно чудны́ми выглядели плечи; талия и подол оказывались не там, где ждешь. Впрочем, восьмидесятые Холлис вовсе не походили на то, что было представлено здесь: по большей части Жан-Поль Готье, Тьерри Мюглер, Аззадин Алайя и Клод Монтана. Она посмотрела рукописный ценник на шерстяном мюглеровском жакете. Будь здесь Хайди и фанатей она по таким вещам (которые на самом деле были ей даром не нужны), последние карточки муйла усвистели бы за час, и все равно покупки уместились бы в одном такси. Она подняла голову и зажмурилась, встретившись взглядом с самой собой на фотографии Антона Корбейна, увеличенной и вздернутой на прозрачной леске над вешалкой с Мюглером. Анахронизм, подумала Холлис. Даже не ее эпоха. Фотография была сделана в 1996 году. Чтобы скорее сбежать от фотографии, Холлис отклонила предложение примерить мюглеровский жакет. Она на ходу достала айфон, и Бигенд ответил сразу, не дав своему мобильному шанса зазвонить. – Губерт, вы отправляли сюда кого-нибудь еще? – Нет, – ответил он. – А надо было? – Вы поручали кому-нибудь следить за нами в «Селфридже»? – Нет. – Милгрим считает, что заметил здесь человека, которого видел там. – Все возможно. Парижскому офису не сообщали о вашем приезде. Попросить, чтобы вам кого-нибудь прислали? – Нет, просто хотела проверить. – Еще что-нибудь для меня есть? – Пока нет. Мы только что добрались. Спасибо. Она дала отбой раньше, чем Бигенд успел попрощаться. И замерла с поднятой рукой, с телефоном на уровне уха, внезапно осознав культовую знаковость своей позы. В языке жестов, свойственных публичному пространству, роль сигарет отошла телефонам. Люди в позе, которая узнается за квартал, уже не курят. Девушка на фотографии Корбейна никогда такого не видела. Номер, который вчера дал Клэмми, долго не отвечал. – Да? – Джордж? Это Холлис Генри. Мы встречались в «Кабинете», когда там жил Редж. – Да. Клэмми звонил. Тебе надо поговорить с Мере. – Да, хотелось бы. – И ты здесь? – Да. – Боюсь, ничего не выйдет, – тоном скорее молодого юриста, чем клавишника «Тумб». – Она не хочет со мной говорить? – Не может. – Очень жаль, – сказала Холлис. – Нет, нет, – ответил Джордж, – не в том смысле. Она оформляет сделку по Шанель, которую привезла из Мельбурна. Токийские дилеры. Пригласили ее на ланч. Я тут пока сижу вместо нее. Холлис отодвинула айфон, облегченно вздохнула и вновь поднесла телефон к уху: – Так она согласна со мной поговорить? – Да. Ей нравится твоя музыка. Ее мама твоя поклонница. Ты где? – На втором этаже рядом с лестницей. – Видела, там твою фотографию повесили? – Да, я заметила. – Мы в самом дальнем конце. Я буду тебя высматривать. – Спасибо. Холлис двинулась вглубь зала. По пути ей попался прилавок с джинсой явно не восьмидесятых. Все вещи тут были старше продавца, которому она на вид дала бы примерно сороковник. Он так и ел ее глазами – из-за хаундсовской куртки, решила Холлис. Олдувай Джордж нашелся за архипелагом оранжево-прозрачной надувной мебели, тоже едва ли восьмидесятых. Он был в джинсах и плаще цвета хаки. Гориллья внешность не портила его, скорее добавляла шарма. – Ты как? – Спасибо, хорошо, – ответила она, пожимая ему руку. – А ты? – Ни шиша не продал с тех пор, как японцы увели Мере. Видать, нет у меня торгашеской жилки. Оксфорд, сказал про Джорджа Инчмейл, когда Холлис пытала его вчера вечером. Баллиол, ФПЭ [22] с отличием. Холлис понятия не имела, что это значит, помимо того, что для нынешнего занятия у него явный перебор образования. «И, пожалуйста, никому не рассказывай», – добавил Инчмейл. – Хорошо, что она тебе не нужна, – сказала Холлис. Она разглядывала восемь очень маленьких костюмов Шанель одного покроя на темно-серых портняжных манекенах. Похоже, ничего другого Мередит Овертон на ярмарку не привезла. Все костюмы были из какой-то объемной ткани с рисунком вроде сильно увеличенной «куриной лапки» в цветовой гамме от ядовито-оранжевого до горчичного. Холлис смутно помнились кухонные рукавицы из похожего материала. Она вообще-то видела женщин, на которых такие костюмы смотрятся очень эффектно, но только раз, в Каннах. Видимо, подумала она тогда, весь финт в том, что жакет и юбка категорически отказываются облегать. Через костюмы была пропущена тонкая стальная цепь в полиэтиленовой пленке. |