Книга Изумрудный шторм, страница 75 – Уильям Дитрих

Я все разузнаю, а потом отправлюсь на разведку к Алмазной скале.

Вскоре мне доставили письмо с приглашением посетить губернатора в половине одиннадцатого, и я стал приводить в порядок костюм. Затем вышел на улицу, залитую солнечным светом, где пальмовые ветви покачивались на ветру, и не успел опомниться, как меня остановил высокий плотного телосложения европеец с тропическим загаром и ищущим пронзительным взглядом рептилии. Он был одет в унылый черный костюм, плохо выбрит и имел зубы цвета прогорклого сливочного масла. И пахло у него изо рта столь отвратительно, что я резко отпрянул.

Он ухватил меня за запястье обеими руками – фамильярность, которой я никак не ожидал, – улыбнулся широко, но ничуть не дружественно.

– Итан Гейдж, если не ошибаюсь?

– Разве мы знакомы, мсье? – отозвался я.

– Мы встречались в Париже.

Я снова оглядел странного человека с головы до пят.

– В ювелирном магазине Нито, – подсказал он. – Тогда вы сбили меня с ног и сломали нос моему нанимателю.

Сердце у меня тревожно забилось. Свободной рукой я ухватился за рукоятку пистоля.

– А еще, помнится, вы стреляли в меня, но промахнулись. На вашем месте я бы сделал после этого определенные выводы. Уцелевшая мишень выжила и может начать стрелять в ответ. – Шельмец наклонился ко мне еще ближе. – Может, как-нибудь проверим?

– Мое дело – предупредить вас. Я нахожусь под защитой губернаторов Санто-Доминго и Мартиники, – заявил я.

– Но Рошамбо капитулировал.

– Но не Ламбо.

Европеец пожал плечами.

– Я здесь не для того, чтобы причинить вам вред. Если подключать официоз, это может осложнить наше сотрудничество на данном этапе. Мой наниматель хотел бы, чтобы сперва вы заглянули к нему. – Руки моей он так и не отпустил. – Так что нечего тянуться за оружием. К тому же вокруг у меня друзья, и они уже держат вас на мушке, прямо в этот момент. И начнут стрелять прежде, чем вы успеете спустить курок.

Я с трудом подавил искушение оглядеться по сторонам и напустил самый невозмутимый вид, хоть и весь вспотел от усилий, после чего спросил:

– Насколько я понимаю, вашим нанимателем является мошенник Леон Мартель?

– Французский патриот Леон Мартель.

– Мерзавец, вор, негодяй и злодей.

– Амбициозный, настойчивый и очень умный человек. Он ждет вас и приглашает отобедать в своем шато в Труа-Илет.

– У этого жалкого уличного воришки есть шато?

– У него есть высокопоставленные друзья, в число которых входит и Ламбо. И еще при нем находятся женщина с мальчиком, с которыми, как он считает, вы очень хотели бы встретиться. Так будет гораздо проще и полезнее, чем идти на какие-то аудиенции с губернатором и поднимать там неудобные вопросы.

Так значит, мне не придется искать сатану, а достаточно будет просто побеседовать с ним за чаем.

– Он держит моих жену и сына под замком?

– Au contraire ^[29]. Он их гостеприимный хозяин. И они не только благодарны ему за проявленное гостеприимство, но и с нетерпением ждут вас. Вы нужны всем нам, чтобы начать.

– Начать что?

– Искать вместе сами знаете что. И мы должны захватить с собой все необходимое. – Тут сообщник Мартеля, наконец, отпустил мою руку. – У нас с вами мало общего, но в одном мы все же сходимся. Вы столь же алчны, как и мы.

Вместе с двумя его подручными мы прошли вдоль базальтовых стен Фор-де-Франс и спустились к набережной, где находился паром. Как только мы поднялись на борт, гребцы с коричневато-черной кожей взялись за весла, и мы направились через широкую гавань к деревне Труа-Илет, находившейся на северо-восточном побережье Мартиники. Мой сопровождающий представился, назвавшись Вороном – шпионы, как правило, склонны придумывать себе эффектные клички, – а потом сообщил, что Жозефина выросла именно здесь, в этой части острова, и что тут проживают самые богатые и знатные семьи.

– Именно они заставили свою родную дочь объяснить мужу необходимость сохранения рабства, – рассказал он. – И она в том преуспела.

– Да, Бонапарт ей доверяет, – согласился я. – Поэтому и случилось кровопролитие в Санто-Доминго.

Как и Мартель, этот мерзавец и его плохо отмытые подельники предпочитали ходить в черном. В таких костюмах в тропиках ужасно жарко, зато подобный вид внушает уважение – видимо, так они считали. Ворон был подчеркнуто, даже как-то вычурно любезен со мной, и поэтому про себя я прозвал его Вороной, а его товарищей – Стервятником и Канюком. Всем троим не мешало бы почистить перышки.

– Мартиника никогда не допустит того, что случилось на Гаити, – говорил Ворона, пока гребцы налегали на весла. Произнес он это скорее с надеждой, чем с уверенностью. – Местным черным просто претит эта революционная лихорадка.

– Думаю, рабы Мартиники сами решат, что им претит, а что нет, – возразил я.

– Мы докажем им, что свобода обходится дороже рабства.

– Пытками и казнями?

– Насилием, мсье. Это и есть цена процветания.

На берегу нас ждала карета. Пока мы проезжали мимо пышных зарослей из фиговых деревьев и гибискуса – дорога походила на зеленый туннель, куда с трудом просачивался солнечный свет, – Ворона вкратце поведал мне об истории острова. Мартиника развивалась примерно тем же путем, что и Антигуа, но с французским акцентом. Гористая местность с водопадами позволяла использовать энергию воды вместо ветряных мельниц. А в остальном там было все то же – рабы, сахар, лихорадка и кастовое деление.

– Вон там, в самом конце этой дороги, росла и воспитывалась Жозефина, – показал Ворона.

– Она настоящая мастерица подниматься вверх по социальной лестнице, – заметил я. – Ничуть не уступает в этом Эмме Гамильтон, возлюбленной Нельсона.

– Да, она рождена и воспитана должным образом. Это в крови. Нет более отчаянных и решительных политиков, чем политики островного происхождения. Нисколько не удивлен, что революционной Францией правят креолка и корсиканец. Все островитяне – отчаянные борцы за выживание.

Мы проехали мили две, и вот карета подкатила к изящному шато во французском стиле, не столь грандиозному сооружению, как особняк лорда Лавингтона на Антигуа, зато наделенному особым изыском и красотой. Лужайки окаймляли искусно посаженные деревья, и кругом цвели целые каскады цветов, так что воздух был плотно насыщен головокружительным ароматом гибискусов, орхидей и олеандра. За рядами стройных эвкалиптов и каштанов высились кедры. Все растения здесь, во влажном и жарком климате, разрастались до почти немыслимых размеров. Листья бананов не уступали по ширине лопастям ветряных мельниц. Виноградные лозы походили на тросы для осветительных приборов где-нибудь на оперной сцене. Алые, как сутаны кардиналов, пламенели цветы на «огненных» деревьях возле дома, создавая приятный глазу контраст с его кремовыми стенами. Неужели это и есть тюрьма Астизы? Скорее все это походило на место, куда я мечтал удалиться на покой.