Книга Завещание короля Балдуина, страница 30 – Наталья Николаевна Александрова

Закованный в железо всадник свернул к уцелевшему от огня храму, спешился, вошел в него.

Как и повсюду в великом городе, здесь хозяйничали мародеры с алым крестом на доспехах. Трое пытались отодрать от огромной иконы золотой оклад, еще двое или трое выковыривали из алтаря крупные голкондские рубины. Тут же рядом стояла пьяная простоволосая куртизанка в разодранном шелковом платье и оглушительно хохотала, глядя на картину грабежа и разрушения.

Чуть в стороне двое солдат молча избивали старого монаха в изодранном черном одеянии.

Этот монах, заметив вошедшего в храм рыцаря, воззвал к нему по-гречески:

– Спаси меня, брат во Христе! Уйми этих бессовестных головорезов! Останови их во имя Господа!

– Уймитесь, святотатцы! – рявкнул закованный в железо рыцарь. – Вы находитесь в храме Христовом!

Кто-то из мародеров отвлекся от своего увлекательного занятия, покосился на вошедшего. Здоровенный гасконец криво ухмыльнулся и проговорил:

– Проваливай, братец! Если сам ты не хочешь присоединиться к веселью, не мешай другим!

– Вот именно, не мешай другим! – поддержал его рыжий одноглазый саксонец. – Не мешай другим, если не хочешь остаться без головы!

– Без головы? – с холодной яростью проговорил рыцарь. – Что ж, поглядим, кто из нас останется без головы!

С этими словами он выхватил из ножен длинный меч, взмахнул им – и рыжая голова саксонца покатилась по мозаичным плитам пола, страшно сверкая единственным глазом.

– Он убил Конрада! – заверещала куртизанка. – Он убил красавчика Конрада! Неужели вы не отомстите за него?

Мародеры бросили свои занятия, схватились за мечи.

Закованный в железо рыцарь поднял свой меч над головой, глаза его горели от бешенства.

– Кто еще хочет отведать моего меча? – проревел он мощным голосом.

Тут один из двоих крестоносцев, избивавших монаха, пригляделся к рыцарю и проговорил испуганным голосом:

– Братцы, это же граф Балдуин Фландрский!

– Балдуин Фландрский? – недоверчиво переспросил его товарищ. – Ты уверен?

– Еще бы я не был уверен, я два года воевал под его знаменами! Граф Балдуин – краса и гордость Христового воинства!

– А хоть бы и граф, – не унималась куртизанка, хотя в голосе ее не было прежнего куража. – Вас здесь десяток сильных мужчин, неужто вы с ним не справитесь?

– Заткнись, дура! – оборвал ее фламандец. – Граф Балдуин – великий воин, гроза неверных!

– Коли уж вам известно мое имя, – проговорил рыцарь, – так известно вам и то, что я скор на расправу. Выметайтесь немедленно из этого храма, и ежели я еще раз застану кого-то из вас за позорным святотатством, не избежать ему судьбы этого мерзавца! – и граф пнул ногой голову рыжего саксонца.

Через минуту все мародеры покинули храм.

В нем остались только рыцарь и старый, едва живой от побоев монах.

– Благодарю тебя, господин! – проговорил этот последний, низко поклонившись рыцарю. – Благодарю не столько за то, что ты спас мою жалкую, ничтожную жизнь, сколько за то, что прекратил ограбление дома Божьего.

– Не стоит благодарности, святой отец. Стоит мне уйти отсюда – и в храм снова явятся мародеры, не эти, так другие. И не кланяйся мне – это я должен низко кланяться служителю Господа.

– Слова твои изобличают великого и благородного мужа, – продолжил монах. – Видно, сам Господь привел тебя в этот храм. Мне осталось жить совсем недолго, а с моей смертью может умереть великая тайна. Должно быть, Господу угодно, чтобы я передал ее тебе.

– О чем ты говоришь, святой отец? – граф недоверчиво взглянул на монаха.

– О священной реликвии, которая хранится в нашем храме многие сотни лет, – монах огляделся по сторонам и таинственно понизил голос, – о священной реликвии, которую даровала нашему храму равноапостольная Елена, святая заступница Христовой церкви, мать императора Константина Великого.

– Что это за реликвия? – кажется, теперь граф поверил своему собеседнику и заинтересовался его словами.

– Будет лучше, брат мой во Христе, если ты увидишь эту реликвию собственными глазами. Ибо никакие слова не могут в полной мере изъяснить сияние ее святости.

С этими словами монах пошел в дальний конец храма, к стене, украшенной мозаичными изображениями святых и ангелов.

Здесь он остановился, преклонил колени и прочел по-гречески короткую молитву. Затем поднялся на ноги и возложил руки на мозаику, изображавшую предводителя небесного воинства архангела Михаила. Прикоснувшись пальцами к нескольким кусочкам цветной смальты, монах отступил в сторону.

Граф с интересом наблюдал за происходящим.

Часть мозаичной картины отделилась от стены, открыв темное потайное углубление. Монах прочел еще одну молитву, затем с благоговением вынул из тайника небольшой мешочек наподобие кошелька из драгоценного индийского шелка.

По этому шелку золотыми нитями были вытканы райские птицы и удивительные цветы. Таких цветов нет ни в одном саду мира – они цвели только в саду Эдема…

– Что это? – спросил заинтригованный граф.

Не отвечая ему, монах потянул шелковые завязки и вынул из мешочка перстень.

Перстень этот был из тускло-красного золота, в него был вставлен удивительно красивый камень того густого синего цвета, какой приобретает ночное небо незадолго до рассвета. На поверхности этого камня была вырезана рыба.

– Что это? – снова спросил граф. Монах еще ничего не ответил, но в душе его нарастала волна восторга и восхищения.

– Этот перстень принадлежал Госпоже нашей Деве Марии, матери Господа Иисуса Христа. Ее несравненный Сын подарил ей этот перстень после своего Преображения. Ты знаешь, брат мой во Христе, что рыба – древний священный символ христианства, ибо греческое название рыбы – ИХТИС – означает Иисус Христос, Божий Сын, Спаситель. Когда злобные язычники преследовали христиан, тем приходилось скрываться, таить свои убеждения от непосвященных, и только по изображению рыбы на одежде они узнавали братьев по вере.

– Да, я знаю, – промолвил граф неожиданно охрипшим голосом, – я слышал об этом.

Ему было трудно поверить, что этот перстень носила на своей руке Богоматерь, Благодатная Дева, Небесная Царица… но в то же время синее сияние камня проникало прямо в его сердце и говорило с ним напрямую, без слов – точнее, как само Слово Божие.

Он не верил – и в то же время верил, верил всем сердцем, всей душой.