Книга Таинственный образ, страница 22 – Елена Рождественская

— С кем это Надька?!

Но жена ухватила за рукав:

— Погоди, послушаем!

Незнакомый мужской голос сказал:

— Вот, мадемуазель Перегудова, я вас проводил. Не извольте гневаться за конфуз. Моя вина, я апартаменты перепутал.

— Кто это? — не удержался Иван Никанорович и отпихнул супругу от щели в двери. — Опять прощелыга Шишмарев? Хотя нет. Смотри-ка, мать: это же губернаторский сынок!

— Тише! — прошипела Авдотья Самсоновна. — Я ж говорила: Петька Наденькой увлечется. А ты все: от портрета одни неприятности. Какие ж неприятности? Не было ни одного порядочного титулованного, а тут — и Шварц, и Закревский. Гляди, ручку целует.

И точно: молодой Закревский склонился над ручкой Наденьки и проговорил:

— Простите великодушно и разрешите откланяться!

— Куда вы спешите? — капризно протянула Наденька. — Я сей миг назад буду, только локоны поправлю. А вы меня на балюстраде подождите.

— Ах, мадемуазель Надин, у меня дела, — расшаркался Закревский. — Да и вам я, верно, наскучил. Вон вы как на меня гневаться изволили.

— Ах, что вы, Петр Арсеньевич, такое говорите! — деланно удивилась Наденька.

— Простите великодушно, я к баталиям с девицами не привык. Уж больно голос у вас звонкий да ручка тяжелая.

— Видать, уплывает титулованный-то! — Перегудов подтолкнул локтем супругу. — Нелегко с нашей Надькой — не каждый выдержит.

— Так это я от неожиданности! — вскрикнула Надя. — И закричала на вас и ударила от неожиданности. А на самом деле вы мне очень даже понравились.

— Вы мне тоже, — протянул Петр. — Особливо на портрете — там вы чистый ангел. Потому и надеюсь, что вы меня простите. Позвольте удалиться, да и вам идти надо. Небось родители вас уже обыскались.

И Закревский, стукнув каблуками, понесся вниз по лестнице, будто за ним волки гнались.

— Можно подумать, я вас держу! — зло крикнула ему вслед Надя. — Да мне и знакомиться с вами не хотелось, не то что…

В это время дверь напротив открылась, и перед Наденькой предстали ее родители, причем Авдотья Самсоновна дышала злобой еще больше дочери.

— Да что же это?! — заверещала она. — Разве я тебя не учила, как кавалеров удерживать? Словила — держи, хоть сдохни. А ты, дурища, что сделала? Графа титулованного отпустила!

— Подумаешь! — хмыкнула Наденька. — Ежели он граф, так я перед ним должна пресмыкаться?! Больно надо! А ежели вам нужен титул, так граф Шишмарев меня хоть сейчас замуж возьмет. Да я б уже к вечеру от него предложение получила, если б этот идиот Петенька на наше свидание не вломился. Всю малину испортил!

— Про Шишмарева и думать забудь! — гаркнул Иван Никанорович. — Да лучше в девках сидеть будешь, чем свою жизнь с этим мотом-картежником маяться! А титул мы тебе с матерью уже присмотрели: барон Шварцвальд.

— Какой Шварцва?.. — задохнулась Наденька. — Роман, что ли?

— Он старинным родовым бароном оказался, у него и титул, и замок имеются! — Авдотья Самсоновна подхватила дочь и повернулась к мужу. — Ты, батюшка, нас в коридорчике подожди. Мы сию минуточку!

И мать потащила Наденьку в дамские покои — прихорашиваться.

Но Иван Никанорович вдруг вспомнил:

— А где ты была, Надька?

Да только Авдотья Самсоновна замахала руками:

— Потом, батюшка! Все потом!

* * *

Домой Перегудовы вернулись поздно. Сашу не позвали.

— Пусть спит! — заявила Авдотья Самсоновна.

— Это за что ж ей такие привилегии? — взвилась было Наденька, но спорить с маменькой уже не было сил.

Денек выдался изматывающим. Шишмарев, Закревский, Шварц уже путались у нее в голове. Не верилось, что Константин, целовавший ее на кушетке в комнатке при библиотеке, вдруг непонятно зачем предал ее и привел Закревского. Не верилось, что и Закревский, уже начавший говорить о любви, ускользнул, едва она только попыталась слегка покричать на него. Не верилось и в то, что нищий Роман Шварц в одночасье оказался бароном да еще с фамильным замком.

За столом губернатора Надя битый час улыбалась Роману и строила глазки. А что еще оставалось делать, когда разъяренная маменька усадила Надю рядом с новоявленным бароном и прошипела зло:

— Хоть этого не упусти!

Глупая родительница! Да разве мужчины сами не падают к ногам раскрасавицы Наденьки? Вот и Роман обещался назавтра же приехать к Перегудовым. Надя слышала, как он испрашивал разрешения у папеньки. Не иначе как свататься приедет!

Правда, маменька что-то говорила о том, что Шварц назвал Сашу невестой. Так Надя знает, отчего это Роман с Сашкой заговорили впопыхах о помолвке — чтобы отвести подозрение от Наденьки. Это только глупая мамаша могла подумать, что Шварц, по уши влюбленный в Надежду, может всерьез делать предложение какой-то Сашке. К тому же он теперь — барон. Разве ему нужна голытьба? Ему теперь нужны деньги для восстановления родового замка. А вот денежки-то как раз у Наденьки и есть.

Ах, станет она баронессой! Купит выезд и прикажет набить на карету фамильный герб Шварцвальдов. Сервиз фарфоровый закажет и столовое серебро с гербами. Кажется, «шварц» — означает «черный», а «вальд» — «лес». Тогда можно заказать украшения из черного жемчуга или агата в виде листьев, или крошечных деревьев, или…

Наденька приложила пальчики к вискам. Голова раскалывается. Завтра об этом подумать можно — утро вечера мудренее.

А в гостиной пили чай родители. Маменька вздыхала и укоризненно взглядывала на папеньку, но тот только руками махал:

— Ничего не понятно пока, Дуня! Шварц толком не сказал. Просто попросил разрешения приехать завтра.

— А то ты не знаешь зачем? — всплескивала руками Авдотья Самсоновна. — Неужто не догадываешься? Готовься — тестем барона станешь, а я — баронской тещей!

— Поглядим.

— Чего глядеть-то! Шварц к всеобщему вниманию еще не привык. На людях ему свои чувства раскрывать боязно. А вот завтра придет да и посватается! Он же давно к Наденьке неровно дышит — по портрету видно!

— А ну тебя, с этим дурацким портретом! фыркнул Перегудов. — Одна маята! Я лучше спать пойду. Утро вечера мудренее.

— Конечно! — засуетилась Авдотья и, высунувшись в коридор, заорала дурным голосом. — Машка! Глашка! Готова ли кровать для барина? Перинка взбита ли? Простынка согрета? Одеяльце разложено? А табуреточка-то прикроватная где? Забыли, дурищи! Как же барин на постель полезет? А ну как головкой грохнется или ноги переломает? Да я с вас шкуру спущу!

Иван Никанорович зажал пальцами уши — от жениных воплей у него начинала раскалываться голова.

Визг маменьки вывел из себя и Надю. Но она не стала, как папенька, закрывать уши. Она просто развернулась и отвесила здоровенную пощечину служанке, которая расчесывала ей волосы перед сном: