Книга Земля навылет, страница 39 – Геннадий Прашкевич, Алексей Гребенников

Толстомордый швейцар раскрыл рот.

Пари готов держать, я знал, что именно хочет сказать швейцар, но, к счастью, вмешалась рыжая администраторша. Если быть совсем точным, рыжей была не администраторша, а ее парик. Не понимаю, как можно надевать парик в жаркий июльский день, но все равно администраторша оказалась добрее, чем толстомордый швейцар:

— Звоните.

Я бросил монету в автомат.

Длинные гудки…

Зачем вообще носят парики? Почему парики носят даже летом? — размышлял я. Почему в швейцары, как правило, идут бывшие военные? У них что, пенсия маленькая?

В трубке щелкнуло. Незнакомый мужской голос произнес:

— Слушаю.

— Андрея Михайловича, пожалуйста.

— Кто его спрашивает?

— Хвощинский.

— Изложите суть дела.

Я удивился:

— Какую суть? Личное дело.

— Позвоните по телефону ноль шесть, ноль шесть… — Две первых цифры подразумевались. — Вам ответит доктор Юренев.

— Зачем мне Юренев? Мне нужен Козмин. Мне нужен Андрей Михайлович.

Но трубку уже положили.

Я удивленно присвистнул.

Рыжая администраторша смотрела на меня из-за стойки со странным, даже с каким-то подозрительным интересом. Их тут всех, наверное, окончательно засекретили, подумал я. Швейцар в дверях шумно зевал, ожидая, когда я проследую мимо, чтобы высказать мне накопившиеся в нем соображения.

Я набрал номер Ии. Не хотел ей звонить, не собирался, но набрал. И даже обрадовался, когда ответила не она, а все тот же незнакомый мужской голос:

— Слушаю.

— Ию Теличкину, пожалуйста.

— Кто ее спрашивает?

— Хвощинский.

— Изложите суть дела.

Я еще больше удивился:

— Что за черт? Всего лишь личное дело.

— Позвоните по телефону ноль шесть, ноль шесть. Вам ответит доктор Юренев.

— Мне не нужен доктор Юренев!

Но трубку уже положили.

Я тоже повесил трубку, не Юреневу же, в самом деле, звонить, и задумался. Решил, пойду к ребятам в газету, разыщу кого-нибудь из знакомых, устроят. Не хотел я звонить Юреневу.

— Господин Хвощинский!

Я обернулся.

Рыжая администраторша улыбалась очень сладко, очень загадочно. Она даже привстала из-за стойки, что явно сбило с толку толстомордого швейцара. Он даже перестал зевать, пытаясь сообразить, что, собственно, происходит?

— Что же вы так, господин Хвощинский?.. — администраторша, несомненно, слышала каждое слово, сказанное мною в трубку. — Мы вас ждем, мы вас давно ждем, номер на вас заказан…

— Заказан? — удивился я.

Она глянула в лежащие перед нею бумаги:

— Уже месяц как заказан. Так и стоит пустой… — Администраторша так и ела меня голубыми пронзительными глазами, пытаясь понять тайну моего пустующего номера. — Вы сейчас, наверное, прямо из-за кордона?

— Нет, — ответил я, прикидывая, могла ли она ошибиться и чего мне может стоить ее ошибка. — Я сейчас не из-за кордона.

— Да это неважно, — махнула рукой администраторша. — Юрий Сергеевич так и распорядился: держать номер для Хвощинского. Когда, дескать, явится, тогда и явится. Я говорю: как же так, Юрий Сергеевич? Почему пустовать номеру? А Юрий Сергеевич: и пусть пустует!.. А вас нет и нет… Только сейчас нечаянно и услышала, что вы Хвощинский!.. Дмитрий Иванович, да?.. Писатель, да?..

Я кивнул.

— А вещи? — спросила администраторша.

— На крылечке, — пояснил я. — Всего-то сумка спортивная. С сумкой меня швейцар вообще бы не пропустил.

— Да ладно, ладно, Дмитрий Иванович, — взмахнула администраторша сразу обеими руками. — Я ведь все слышала… Теличкина, Козмин… Я сразу все поняла… Мне Юрий Сергеевич настрого приказал: Хвощинский появится, сразу в номер. А если там кофе или еще что, сразу к дежурной по этажу. Вы же у нас проходите в гостинице как иностранец.

И закричала строго швейцару:

— Никитыч! Чего стоишь? Вещи в номер Хвощинского!

Фокусы Юренева, подумал я.

Провидец…

Но сейчас, сидя на диване, чуть освеженный ледяной водой, но все еще разбитый, я чувствовал лишь злое недоумение: какого черта Юренев ломится ко мне в номер среди ночи? Я сознавал, что из моего смертельного сна меня выдернул именно шум, поднятый Юреневым, но все равно… Третий час ночи!

Испуганные приглушенные женские голоса, рык Юренева, катящийся по коридору:

— Ключи! Где ключи?

Сердце медленно успокаивалось, боль уходила.

— Ключи, вашу мать! Будут ключи когда-нибудь?

— Таньку сейчас найдут, Таньку! — оправдывались, суетились за дверью приглушенные женские голоса. — У Таньки ключи. Сейчас ее найдут, Таньку.

— Дверь вышибу!

— Юрий Сергеевич, — суетились, оправдывались испуганные женские голоса. — Иностранцы здесь. Всех побудите.

Нашли чем пугать, усмехнулся я, дотягиваясь до сигарет. Спичек, впрочем, не оказалось. Я случайно нашел спичку на подоконнике и чиркнул о пустую коробку. Какого черта нужно от меня Юреневу?

— А вот и Танька! — радостно заголосили под дверью. — Чего ж ты спишь, Танька? Тут вот Юрий Сергеевич!

Я хмыкнул, не желая участвовать в развитии событий. А развитие событий не замедлило.

Послышалось царапанье, легкий скрежет. Дверь распахнулась.

«Два ангела напрасных за спиной…»

За широкой спиной Юренева пугливо прятались не два, а целых три ангела, точнее ангелицы, все раскрасневшиеся и встрепанные; самой встрепанной выглядела ангелица Танька, она, по-моему, и сейчас спала.

Зато Юренев был в самой форме.

Да, он был в той самой форме, когда уже совершенно неважно, рассыпаются ли картинно седые кудри по вискам и по лбу, или ты просто небрежно прижал их к потной голове огромной ладонью. Джинсы, закатанные до колен, сандалии на босу ногу, вызывающая футболка под расстегнутым изжеванным пиджаком с оттянутыми карманами, и дивный рисунок на футболке, поддетой под пиджак: бескрайняя степь, а на ее фоне фаллической формы камень: «Оля была здесь».

Нормальная современная футболка.

Плечистый, огромный, моргающий изумленно Юренев, выпятив вперед брюхо, двумя руками оттолкнул дежурных ангелиц в коридор, гулко захлопнул дверь и прошел мимо меня, распространяя запах хороших сигарет, коньяка, кофе. Он трубно и изумленно рычал:

— Счастливчик, Хвощинский! Спишь и спишь! В следующий раз дверь сломаю, трубу иерихонскую притащу!