Онлайн книга «Расколотые сны»
|
– На пианино. – Если я договорюсь о том, чтобы вам разрешили воспользоваться фортепьяно в комнате отдыха, вы не откажетесь нам спеть? – Возможно, – с деланным безразличием бросила Тони, хотя в голосе явно звучали взволнованные нотки. – В таком случае буду счастлив поскорее услышать вас, – улыбнулся Гилберт. – Можете считать этот инструмент своим. – Спасибо, – коротко ответила Тони. Верный своему слову, Гилберт добился, чтобы Тони позволили проводить ежедневно один час в комнате отдыха. Вначале девушка пыталась закрывать дверь, но любопытство остальных пациентов оказалось сильнее. Вскоре Тони начала давать настоящие концерты, и в благодарной публике не было недостатка. Доктор Луисон одобрил попытки Келлера достучаться до больной и даже осведомился, как быть с Алетт. – Я хочу, чтобы она проводила побольше времени в саду, за мольбертом. Конечно, за ней будут постоянно наблюдать, но, думаю, для нее это окажется неплохой терапией, – объяснил Келлер. Но Алетт наотрез отказалась взять в руки кисти. Как-то на очередном сеансе доктор Келлер заметил: – Вы совсем забросили краски, Алетт! Жаль, что такой талант, как у вас, пропадает втуне. Вы такая одаренная художница! – Возможно. «Откуда тебе знать, кретин?!» – Разве вам не нравится рисовать? – Нравится. – Почему же не хотите меня порадовать? – Потому что совершенно бездарна. “Да, отцепись же наконец!" – Кто вам это сказал? – Моя…, моя мать. – Мы еще не разговаривали о вашей матери. Хотите рассказать мне о ней? – Нечего рассказывать. – Она трагически погибла, верно? – Да, – неохотно буркнула Алетт после долгой паузы, – авария. Но завтра она начала рисовать. Ей нравилось сидеть в цветущем саду, а стоило притронуться кистью к холсту, как она обо всем забывала. Иногда вокруг собирались пациенты и восторженно переговаривались голосами всех цветов радуги. – Ваши картины должны висеть в галерее. Черный. – Эта картина чудо как хороша. Желтый. – Где вы учились? Черный. – Не могли бы вы когда-нибудь написать мой портрет? Оранжевый. – Хотелось бы мне обладать хоть сотой долей таких способностей. Черный. Ей всегда становилось тяжело на душе, когда приходилось возвращаться в дом. Но санитар неизменно подходил к ней, извинялся и просил идти обедать или ужинать. Алетт никогда не возражала. * * * Однажды доктор Келлер подвел к Эшли маленькую, пожилую, похожую на призрак женщину. – Познакомьтесь, Эшли, это Лайза Гарретт. Сегодня она выписывается. Лайза расплылась в приветливой улыбке: – Ну разве не чудесно? Я всем обязана доктору Келлеру. – Видите ли, Эшли, – пояснил Гилберт, – Лайза, как и вы, страдала расщеплением сознания. – Да, но теперь я осталась одна. Все мои “заместители” согласились уйти, дорогая. – Лайза уже третья с подобным недугом, кто в этом году возвращается домой, – многозначительно добавил доктор Келлер. И в душе Эшли вновь загорелся огонек надежды. Но ее остальные “я” вовсе не были довольны происходящим. Правда, Алетт была немного добрее Тони. Она даже симпатизировала Келлеру. – Думаю, он не так уж плох, – признавалась она подруге. – Такой милый и заботится о нас. – Дура набитая, – фыркнула Тони. – Слепа, как летучая мышь! Неужели не видишь, что происходит? Сколько раз мне твердить: он притворяется добреньким, чтобы вертеть нами, как пожелает. Добивается, чтобы мы беспрекословно подчинялись, а сам знаешь, что задумал? Хочет свести нас троих вместе и убедить Эшли, что она в нас не нуждается. Ну а потом… Потом нам конец. Мы умрем. Ты этого желаешь? Лично я – нет! – Ты права, – нерешительно призналась Алетт. – Погибать так страшно. До сих пор мы неплохо жили. Что им всем от нас нужно? – Лучше слушайся меня, если не хочешь кончить, как эти мужики! Нужно во всем соглашаться с доктором. Пусть верит, что мы действительно хотим ему помочь. Будем водить его, как бычка на веревочке. Спешить нам некуда. Обещаю, что в один прекрасный день вытащу нас отсюда. – Как скажешь, Тони. – Прекрасно. Пусть старина доки радуется, что все идет как надо. Через несколько дней Эшли получила письмо от Дэвида. В конверт была вложена фотография смеющегося малыша. Эшли перечитала письмо несколько раз: Дорогая Эшли! Надеюсь, дела идут хорошо и скоро вы окажетесь дома. У нас ничего нового. Я много и с удовольствием работаю. Клиентов немало, у каждого свои беды, и приятно знать, что можешь чем-то помочь людям. Джеффри растет не по дням, а по часам. Ему уже два года. Если все и дальше пойдет такими темпами, еще немного – и он объявит, что женится. Мы по-прежнему думаем о вас и желаем счастья. Сандра посылает самый горячий привет и надеется, что мы когда-нибудь обязательно увидимся. Дэвид. Эшли долго сидела, рассматривая снимок. “Какой милый малыш! Счастлив и весел, и дай Бог, чтобы так было и впредь”. Она пошла обедать, а когда вернулась, обрывки фотографии были разбросаны по всей комнате. Июнь, 15, 1.30 дня. Пациент: Эшли Паттерсон. Сеанс терапии с применением амитала натрия. Чужеродное “я”: Алетт Питере. – Расскажите мне о Риме, Алетт. – Я не видела города прекраснее. Там столько музеев! Я побывала во всех. Проводила там целые дни. Картины…, скульптуры…, жаль, что вы этого не видели. «Что может какой-то докторишка знать о музеях!» – Вы хотели быть художницей? – Да. «Идиотский вопрос. Кем мне еще быть? Уличной девкой?!» – Вы учились рисовать? – Никогда. «Тебе еще не надоело привязываться ко мне?» – Почему? Из-за того, что матери не нравились ваши картины? – О нет! Просто посчитала, что у меня не слишком выдающиеся способности. «Тони, убери его, я больше не могу!» – Вы переживали какие-то психологические травмы в этот период? Возможно, с вами случилось нечто страшное. То, чего вы не хотите вспоминать! – Нет. Я была очень счастлива в Риме. “Тони!" Август, 15, 9 часов утра. Пациентка: Эшли Паттерсон. Сеанс гипнотерапии с чужеродным “я” Тони Прескотт. – Хотите, поговорим о Лондоне, Тони? |