Книга Защитница. Тринадцатое дело, страница 57 – Иосиф Гольман

А адвокатесса нашла своему подзащитному довольно забавное алиби. Неверное по фактической сути, зато не заставлявшее Шеметову лгать перед даже неправедным судом.

Ведь поначалу в эпизоде с дракой на бензоколонке обвиняемыми были оба брата одновременно. Хотя морду наглецу Авдееву, по многочисленным свидетельствам, бил только один. И поскольку у полиции были оперативные данные, что это сделал Анатолий, то с Николая драку сняли – более надеялись на обвинение в убийстве.

Так вот, алиби Анатолия Клюева по этому эпизоду оказалось чистенькое и яркое, как конфетка. Даже с проставленным временем на фантике.

Собственно, так оно и было.

Почти.

Время проставил автомат в поликлинике – в Городок тоже дошли модные нововведения. Николай (конечно же, Николай!) носил туда младшего ребенка на плановую вакцинацию, Жанна не могла, была на дежурстве в больнице.

А вот талон, на котором отпечаталось планируемое время прихода пациента в процедурный кабинет, ему взял брат, Анатолий. Проходил близко от поликлиники и среагировал на звонок брата. Машинально зафиксировав в талончике свои данные. Действительно машинально, какая разница, кто брал талон, если прививку все равно собирались делать ребенку? Приписаны же к этой поликлинике были все Клюевы.

В итоге, оказалось, большая разница.

Мало того, что талон на имя Анатолия остался у Жанны, в бумагах о сделанных прививках, так Шеметова, с помощью книги учета посетителей, еще и очевидцев нашла.

Несколько человек сидело в очереди в процедурный кабинет.

Когда вдруг «ворвался этот скаженный», как заявила одна из ожидавших старушек. С ребенком на руках, с талончиком, только что подъехавший горячий Николай (это был, конечно, он) не стал слушать возражений о живой очереди, а просто вошел в кабинет.

Процедурная сестра тоже не стала спорить с таким большим и сердитым человеком, сделав укол малышу фактически вне очереди.

Именно в это время получал по пухлым щекам наглый московский таховладелец Евгений Авдеев. Когда он выхватил заправочный пистолет у старика Клюева, да еще и сильно его толкнул, никак, видать, не ожидал такой скорой расправы. Был бы там Николай – вполне возможно, разбитым лицом бы не отделался.

Но там был Анатолий, человек относительно мирный и спокойный.

Дал в жирную рожу пару раз, разрядился, и побежал к отцу, выяснять, не пострадал ли тот от тычка Авдеева.

И он же – судя по талончику и показаниям очевидцев – находился в то же самое время в поликлинике. Попробуйте отличите однояйцевых близнецов! Особенно, когда они огромны, сердиты и вспоминать вам придется события трехлетней давности!

В общем, по морде Авдееву дал некий фантом, похожий на братьев Клюевых.

Хотя и больно.

Женщина-судья, недовольно бурча, сняла эпизод с рассмотрения, оставив лишь хранение оружия.

То есть, разумеется, формально говоря, судья не может снять эпизод с рассмотрения. Зато она может установить, что «обвинение в хулиганстве не нашло своего подтверждения в ходе судебного разбирательства».

Хранение оружия тоже было, откровенно говоря, не сильно доказанное.

Впрочем, в полном соответствии с обвинительным уклоном и логикой происходящего, недоказанность вовсе не означала оправдания.

Анатолий получил ровно столько, сколько отсидел, выйдя на свободу раньше брата «за отбытым». И, разумеется, все дни заседаний теперь просиживал на процессе в Москве, стараясь чем возможно подбодрить брата.

…Перед одним из последних дней процесса, в выходной, опять собрались большой компанией на даче у Береславских.

Летом тут было не менее красиво, чем зимой.

Только огромные собаки теперь носились, среди сосен, по участку в специальных голубых противоклещевых ошейниках.

– Действительно помогает? – спросила Ольга у хозяина. У ее знакомой недавно, после укуса клеща на даче, собака погибла от вирусной инфекции.

– Не уверен, – честно сказал профессор. – Скорее, свою совесть чищу: сделал, все, что мог. Ну и уповаю на Всевышнего, – Береславский смешно сложил пухлые ладошки. – Должен же он помогать хорошим людям.

– Вашими бы устами, – сказала Ольга задумчиво. На ее памяти уже случались тяжелые неприятности и беды у очень достойных людей. Куда только смотрит Всевышний. Хотя – имеет ли она право рассуждать на эту тему? Впрочем, помешать рассуждать адвокату не смог бы даже…

Стоп.

Останавливаемся, чтобы не впасть в грех возможного богохульства. Тем более, что ныне в нашей стране столько настороженных граждан, которые только и ждут, чтобы схватить свергателя прописных истин прямо за ядовитый язык.

Девушки помогли Наталье, и скоро все устроились прямо на природе.

Было не жарко, комаров отпугивала новомодная ультразвуковая ловушка. Шеметова вдруг почувствовала состояние, близкое к счастью.

Полностью погрузиться в радостную прострацию не дала промелькнувшая мысль о Клюевых – и братьях, сидящих в камере, и родных, что уже больше года маются вместе с ними.

– Иногда мне кажется, что все наша деятельность – впустую, – сама того не желая, вдруг сказала она.

– Почему вы так решили? – внимательно, как участковый доктор в далеком детстве, посмотрел на нее Береславский.

– Ну вот, год крутимся вокруг стопроцентно невиновных братьев. Зачем? Их изначально не должны были сажать.

– Вы кому сейчас выговор делаете? – уточнил профессор. – Следствию, вашему Слепневу или вообще мирозданию?

– Не знаю, – вздохнула та. – Но иногда мне становится невесело.

– Слава Богу, – обрадовался Ефим Аркадьевич, лицо его засветилось в улыбке. – Потому что полностью довольны жизнью лишь сытые и обихоженные кретины.

– В каком смысле? – не поняла Ольга.

– В прямом, девушка, – ответил тот. – Если мозг отключен, в человеческом понимании этого явления, а субъекту тепло и сыто – то он абсолютно счастлив. Ну, плюс еще пару желаний удовлетворить…

– Понятно, – улыбнулась Шеметова. – Значит, я не безнадежна.

– Точно, – подтвердил тот.

– А то уж появились сомнения в ценности нашей работы, – настроение у Ольги все же было не очень.

– Ну, ты даешь! – с пионерским задором заговорил Антон Крымов. Он сегодня точно был самый молодой из собравшихся. – Да мы, можно сказать, в самом центре мироздания находимся. Мы сейчас для тех же Клюевых важнее Бога.

– Уймись, юноша, – сказал важным голосом Томский. – Пока тебя какой-нибудь депутат не услышал. А то огребешь, за оскорбление религиозных чувств.

– Да нет же, я серьезно! – сказал Антон. – Мы – последний оплот справедливости на этой земле! – все же для своих двадцати четырех, да еще срочной службы в ВДВ, он был избыточно романтичен.