Онлайн книга «Чейзер. Крутой вираж»
|
– Вы правы, помещение, о котором вы говорите, освободится через две недели – у прежних арендаторов заканчивается срок действия договора, а продлевать они его, по-видимому, не собираются. Мне, по крайней мере, не говорили. Небольшой кабинет утопал в солнечном свете и уютном беспорядке: шкафы с папками, старенький принтер, подставка для карандашей, пятна кофе на деревянной, украшенной рисунком подставке. – И я смогу его снять? – Сможете. Внутри пушистым комком шевельнулась радость. – Только не отдавайте никому, я арендую на большой срок. – На квартал? Полгода? – На год. Или больше. – Хорошо. Подскажите, пожалуйста, как с вами связаться. Лайза принялась диктовать телефон. Морщинистые руки мистера Линни тряслись – «болеет»; Лайзе почему-то стало его жаль. Хороший, приятный человек, улыбчивый и совершенно беззлобный. Стену украшал покосившийся календарь; прямоугольник-бирка застыл напротив цифры шесть прошлого месяца; с картинки смотрела улыбающаяся корова в чепчике – реклама молочных продуктов; над коровой, набранная витым шрифтом, красовалась цифра двести шестнадцать. Лайза поморщилась. – Записал, – управляющий оторвался от папки, отложил ручку в сторону и посмотрел на посетительницу. – Предварительных взносов не требуется, но нужно будет приехать за день до «вселения» – подписать договор, оплатить первые три месяца. Платить будете наличным или безналичным способом? – Наличным. – Хорошо, – Линни что-то пометил в записях. – Я позвоню вам, напомню. – Спасибо, буду признательна. Латунная ручка скрипнула под пальцами, когда Лайза повернула ее, выходя. Домой она поехала не сразу – вместо этого обогнула строение по периметру, завернула за угол и долго стояла, глядя на раскинувшийся перед глазами пейзаж. Тем он ей и нравился – новый офис – видом из окна. Проезжая со стороны улицы Шиар, и не скажешь, что сразу за преградой из домов, по ту сторону, открывался прекрасный вид на поле и склон, упирающийся в далекую ленту реки. Здесь Нордейл неожиданно заканчивался, прерывался, и начинался простор – трава, вольный ветер, свобода. Сюда не доносились ни гул машин – дорога не главная, пустующая, – ни запахи пищи – на улице ни одного ресторана, лишь два магазинчика, кондитерская и ремонтный салон для бытовой техники. Людей мало, шума никакого. Здесь, позади дома, всегда шептались и ласкались под ветерком цветы, вдоль маленькой и почти заросшей подорожником тропки цвели дикие без лепестков ромашки – именно от них шел жаркий сочный и дурманящий запах лета. В дождь, когда небо серело и набухало, вид мокнущего за окном луга почему-то всегда вселял в Лайзу философское настроение и покой. В таком состоянии она любила размышлять о смысле бытия, радоваться летящему «сейчас» или же просто, распахнув окно (и пусть заливает стол), дышать-дышать-дышать. Летом, природой, временем, разнотравьем, влажной землей, облаками, дождевыми каплями, жизнью… Вот и в этот раз, стоя за домом, она будто вернулась, будто и не уходила никуда. Сошлись вдруг воедино временные ветки, и реальность стала одной – одним большим и бесконечно красивым миром, где можно расслабиться, отдохнуть, вновь сделаться безмятежной. Как давно подобное она испытывала в последний раз. Две недели… В следующий раз она сможет вернуться сюда через две недели, чтобы уже насовсем, чтобы постараться впечатать себя в новую реальность – утонуть в делах, вжиться в проекты, почувствовать себя нужной. Самой себе. Чем она будет заниматься эти две недели? Денег хватает; если экономить, то можно вообще почти ничего не потратить – все вложить в будущий офис, но время… Куда деть столько времени? Раньше этого вопроса не возникало. Здесь, где безмятежно цвела трава, думать о Маке почему-то не хотелось – он там, в той жизни, где она пыхтит и упирается, – а здесь другое, здесь времени нет. Здесь ромашки, полынь, здесь качаются на листьях солнечные зайчики, здесь до неба так далеко, и, кажется, в мире нет ничего невозможного – надо только как можно дольше смотреть в голубоватую даль. И тогда снова поверится в чудеса, в то, что стоит лишь захотеть – и все сбудется, тогда вновь расправятся крылья. Она все еще тонула в мечтах, когда в сумке зазвонил телефон. Не надышалась, она еще не надышалась, крылья еще не расправились. Вздох; рука принялась вслепую шарить в поисках мобильника. * * * Он расписывал ей, сколько всего сделано: водил рукой над сияющим хромированным мотором, показывал, демонстрировал, восхищался, а она стояла рядом и улыбалась. И что-то в этой улыбке заставляло Мака напряженно думать – какое-то странное бередящее душу несоответствие. Радость? Да, на ее лице читалась радость. Удовлетворение? Восторг? Все присутствовало. Внимание? В определенной степени. И вдруг он понял. Впервые за все это время Мак Аллертон смог внятно связать воедино то, что видел, и то, что чувствовал, – Лайза улыбалась на автомате. Чинно, порядочно, вежливо, как улыбался бы человек, уставший от одного и того же, человек, который наблюдал одну и ту же картину далеко не в первый раз. – Тебе не нравится? – Что ты! Очень нравится, невероятно! Она не лгала, но в глазах ее плавали воспоминания – далекие, неизвестные ему, – и теперь, находясь здесь, в гараже рядом с «Миражом», Мак осознал и кое-что еще: эта женщина определенно манила его загадочностью. Играла с ним, интриговала, завораживала, заставляла мучиться желанием понять ее глубже, чем у него получалось до сих пор. «Мне этого не нужно». Логически? Нет. А вот на уровне инстинктов… Инстинкты бередило и другое: ее белая хлопковая маечка – не прозрачная, не в обтяжку, чуть свободная, заправленная в шорты, – маечка, под которой не обнаружилось бюстгальтера. Упругая грудь колыхалась под ней спелыми тыквами – натягивала, изгибала и манила формами, словно кокетка: посмотри, мол, сейчас меня хорошо видно, а сейчас я почти спряталась. А если сделать еще шаг или наклониться, меня снова прекрасно видно. Для семи вечера в гараже, когда на улице всего плюс восемнадцать, сделалось нестерпимо жарко. Ни одна женская грудь не производила на Чейзера подобного эффекта – его пах пульсировал. Дискомфорта добавлял не только постоянно стоящий в присутствии гостьи член, но и сделавшиеся тугими яички, которые уплотнились, разбухли и тоже пришли в полную боеготовность. Черт, он ведь хотел рассказать что-то еще… Про движок, про то, что в мастерской уже подобрали передаточные числа, про… – мысли окончательно испарились. Мак положил руки на капот, шумно втянул воздух, взглянул исподлобья на причину собственного временного тугодумия и спросил: |