Онлайн книга «Краденый город»
|
С высоты сугроба незнакомец казался лишь обвисшей серой шляпой с острым верхом. – Мы же не доиграли, – укорил он. И поднял над головой шахматную доску. – Я больше не хочу, – просто ответила Таня. – Так не бывает. Нельзя вот так взять и остановить партию. Ты же хотела знать. Значит, иди до конца. – Все фигуры все равно смешались. – А мы восстановим. Я помню каждую позицию. – Я больше не хочу знать. – Почему? – А что изменится? – Узнаешь… Полезай. Ты же закоченела. Таня села, подвернув подол. И, взрывая пушистую снежную пыль, съехала вниз. Серый ловко подхватил ее за шиворот, не дав упасть лицом в снег. Она залезла в сани, укрылась серым меховым одеялом. И ей стало так тепло, так тепло… – Раскладывай доску. – Прямо здесь, на сиденье?.. Как же вы будете играть, не глядя? – Я помню каждую клетку. Серый причмокнул, и сани тронулись. Таня раскрыла доску, высыпала горкой фигурки. – Ра-вняйсь! Смир-рно! – гаркнул, не поворачиваясь, серый. – По местам! Фигурки тотчас рванулись, стукаясь, заняли позиции, замерли. Таня шарила глазами по клеткам, но не могла вспомнить, так ли стояли фигуры раньше или все изменилось. Сани бежали плавно: фигурки стояли не шелохнувшись. – Люблю зиму, – довольно сказал возница. – Это не в телеге трястись. Мимо неслись дома, каналы, мосты, площади, дворцы, дома, мосты… Таня проводила взглядом Аничков мост – конных статуй по углам не было. Откинулась на сиденье. – Твой ход, насколько я помню, – не оборачиваясь, бросил серый. Таня подумала, передвинула фигуру. – Первая пешка съедена! – радостно заявил противник. Он протянул руку назад, схватил Танину пешку и кинул себе в рот. Щеки заходили ходуном. – С клубничной начинкой, – сообщил. Таня глядела на фигуры. Завыл желудок. Есть захотелось страшно. – Съешь мою ладью, – посоветовал серый, жуя. Он все так же сидел спиной. – У меня вот тут уязвимая позиция. Что, не видишь? У ладьи начинка пралине. Рекомендую. Таня медлила. Она понимала западню. Не съешь фигуры – не выиграешь. Это шахматы. А съешь – останешься здесь навсегда. Это Туонела. – Таня! Ку-ку. Твой ход. – Я думаю. – Что-то долго думаешь. Таня пожала плечами и подперла щеки кулаками. – Часов-то нет. – Хитренькая, – погрозил пальцем серый. Щелкнул пальцами. Теперь у доски стояли часы. По виду как песочные, только вместо песка – вода. Ее в верхней чаше осталось совсем немного. Таня задохнулась от негодования: нечестно! – Здесь же нет времени! Человек в шляпе захохотал: – А кто говорит, что эти часы измеряют время? – А что? – Слезы. Чужие слезы. Через узенькую горловину капало вниз. – Кап-кап, кап-кап… По капельке-то, по одной слезинке – очень медленно. Медленнее, чем время. От этого многие думают, что злодейство сошло им с рук. А не сошло! – Я ничего не сделала… – Вот именно!.. Ты же хотела знать, за что вам все это? Теперь ты знаешь! Вы переполнили этот город чужим горем! – Я никого не… – Вы! Вы! Виноваты все! Добрые наследники злодеев! И те, кто просто видел зло и стоял рядом! Вы думали, сойдет? Никому не сойдет! Он больше не кривлялся, не притворялся. Он был страшно зол, видела Таня. – Даже у самой глубокой чаши есть края. И она наполнилась! Часы перевернулись! И все слезки – они теперь капают обратно на ваши головы! Понятно? Вам! Пора! Платить!.. От его слов Таня подскакивала и вздрагивала, будто жаркая меховая полость вдруг перестала греть. – …За каждую! Слезу! Сани летели вдоль набережной. Над ней занимался розовато-золотистый дымок. В другое время Таня бы залюбовалась. – …Кап-кап! Кап-кап! – каркал возница. И Таня увидела, что на доску капает. Кап-кап. Кап-кап. Только вода была теперь красной. И все капало, капало красным. Капли подскакивали и падали Тане на кофту, на колени, на лицо. Она закрыла лицо руками. – Съешь ладью. Проиграешь ведь, – почти сочувственно сказал серый. – Сперва ответьте. – Сперва съешь. – А вы, значит, честный? – в Тане тоже поднялась злость. – Я-то? – Справедливый? Да? Он сделал вид, что не замечает ее тона. Задумался. – Пожалуй, да, – серьезно ответил он. – Да вы злодей похуже прочих! – А я-то тут при чем? – он искренне удивился. – Часы поставил не я. Таня пристально посмотрела на него, на обвисшие поля шляпы, на потрепанную серую одежду. Вспомнила крестики, которые он ставил в городе. – Вы ведь смерть? Зачем отрицаете? – снова спросила она. Но не получила ответа. Таня свесила голову. – Что же мне делать? Ее слезы падали на доску. Человек в сером смягчился. – Слыхала такое выражение – испить до дна чашу горестей? А? Слыхала? Таня шмыгнула носом. Кивнула. – Ну так пей! – Он обернулся, бережно снял с часов верхнюю чашу, где еще плескалось на дне, сунул ей под нос: – Пей! «Он обманщик, – сказал голос у Тани в голове. – Пить здесь тоже ничего нельзя». – До дна! – прикрикнул серый. – И тогда часы снова перевернутся. И, может, они успеют перевернуться до того, как Шурка и Бобка… э-э-э… пострадают. Таня вскинула на него глаза. – Но повторяю: я не смерть. И ничего тебе не обещаю. – А много там еще? В этой чаше? – спросила Таня. – Не хочешь – как хочешь. Вылезай из саней. Тпру!.. Таня вскочила, выхватила у него из рук чашу, бережно поднесла ко рту и залпом выпила. Поставила на часы пустую. Ничего не произошло. Потом скрипнуло. Нижняя – полная – чаша дрогнула. И тотчас часы начали медленный кувырок. Чаши менялись местами. Теперь полная до краев взмывала вверх, пустая шла назад. Пришла. Первая капля упала в нее. И на всех часах, которые только были на другой стороне, тотчас двинулись стрелки. Время снова пошло, полетело вперед. Улицы и площади сжимались до нормального размера. Сужались реки – снова становились каналами. Разбегались по домам игрушки. Гарцевали стулья, столы, диваны, кровати. Махали крыльями-страницами книги – целые стаи книг. Вскакивали обратно на свои постаменты сфинксы, львы, всадники. Бежали, придерживая каменные покрывала, мраморные красавицы – и тоже карабкались на свои пьедесталы, задирая полные, неспортивные ноги. Моря снова стали прудами в парках. Дома обрели человеческую мерку. Черный ангел с крестом приземлился обратно на высокую мраморную колонну, сложил острые крылья и повернул лицо туда, куда смотрел последние сто с лишним лет. Страшная темная река, по которой плыли мечи, копья, ножи, река, которая была границей Туонелы, снова стала Невой, дала льду себя сковать. И площадь с фарфоровыми деревцами, громадной чернильницей собора и вмерзшим трамваем расстелилась за миг до того, как на нее, взорвав сугроб, плюхнулись санки с Шуркой и Бобкой. И тети-Верины часики снова пошли. |