Книга Плач, страница 47 – К. Дж. Сэнсом

– Слово джентльмена.

– Ладно. – Мои глаза обратились к окну Билкнапа. – После обеда я полежу часик-другой, мне нужно отдохнуть. А потом вернусь.

* * *

Я отправился домой. Когда я шел по дорожке к дому, в дверях появилась Джозефина в новом платье, а рядом с нею – молодой человек в строгом камзоле. Агнесса Броккет придержала дверь, улыбаясь им, а Тимоти стоял у угла дома, с любопытством на них поглядывая. Кавалеру Джозефины было немного за двадцать. Он был стройным, темноволосым и умеренно красивым; должно быть, это и есть тот молодой человек, с которым она выходила гулять. При моем приближении девушка покраснела, а юноша приподнял шапку и поклонился.

– Я Эдвард Браун, сэр. Служу у вашего коллеги мастера Питера Хеннинга.

– Ах да! Хороший человек, – кивнул я. – Я с прискорбием узнал, что его жена умерла – несколько месяцев назад, верно?

– В декабре, сэр. Мой хозяин очень горевал. Он подумывает бросить работу и поехать домой в Норфолк.

– Надеюсь, он этого не сделает, – рискнула вмешаться моя служанка.

– Спасибо вам, что разрешили Джозефине выйти на прогулку, – сказал любезнейший Браун.

Я улыбнулся девушке:

– Рад видеть, что она выходит на люди. Куда вы направляетесь?

– Думаю, на луга близ Линкольнс-Инн.

– Там должно быть чудесно сегодня.

– Хорошо за ней ухаживайте, – сказала с порога Агнесса.

– Непременно, – заверил ее Эдвард.

Я обернулся к Тимоти:

– Ты хотел поговорить со мной?

– Я… Я только хотел сказать, что Бытию нужно еще сена.

– Так принеси его завтра, – ответила миссис Броккет, – а сейчас можешь быть свободен.

Мальчик тут же умчался. Джозефина и молодой Эдвард посмотрели друг на друга и улыбнулись. Я разрешал Тимоти покупать свежее сено по мере надобности, и, очевидно, он задержался только для того, чтобы посмотреть на любезнейшего Брауна. То, что молодой человек отнесся к этому скорее с юмором, чем с раздражением, было еще одним очком в его пользу.

Мы с Агнессой смотрели, как парочка удаляется по гравиевой дорожке. И тут с дороги в Линкольнс-Инн донесся звук – тихий удар колокола. По спине у меня пробежали мурашки. Это был похоронный звон, который бывает, когда умер кто-то из членов инна, и в данном случае колокол звонил не иначе как по Билкнапу. Теперь у меня не было возможности ни о чем спросить его – даже своей смертью он перехитрил меня.

– Приятно видеть Джозефину счастливой, – сказала миссис Броккет.

Я улыбнулся ей:

– Да.

Женщина в нерешительности помолчала и добавила:

– Она немного рассказала мне о своем прошлом… Она так вам обязана.

У нее за спиной появился Мартин: он, как всегда, медленно вышел из комнат и посмотрел на дорожку, с которой Джозефина и любезнейший Браун выходили на улицу. Неодобрительный взгляд. Значит, в своей неприязни к Броккету девушка пользовалась взаимностью. Я задумался, что за этим кроется, а Мартин резко обратился к жене:

– Какое тебе до них дело? Ты сказала мастеру Шардлейку о госте?

Агнесса приложила руку ко рту.

– Ох, простите…

Муж опередил ее:

– Молодой джентльмен, юрист, приходивший два дня назад, пришел снова. Он так и не говорит своего имени. – Броккет нахмурился на такое нарушение этикета. – Я сказал ему, что вы ненадолго зайдете на обед. Он ждет у вас в кабинете.

– Спасибо, Мартин.

Я скорее вошел внутрь. В кабинете я увидел стройную фигуру сидящего в кресле Уильяма Сесила с задумчивым и обеспокоенным лицом. При моем появлении он встал и поклонился.

– Простите, что беспокою вас в день Господень, сэр, – быстро проговорил он, – но произошли серьезные события.

– Касающиеся «Стенания»? ^[24]

– Не напрямую.

– Вы нашли друзей Грининга? Лорд Парр сказал, что вы поговорите с ними.

– Я попытался. Но все они сбежали из своего жилья. Исчезли, все трое. Никто не знает куда. – Молодой человек тяжело вздохнул. – Однако мы должны поговорить об этом подмастерье Элиасе.

– Вы разыскали его?

Сесил набрал в грудь воздуха и посмотрел на меня в упор своими выкаченными глазами.

– То, что от него осталось. Его нашла собственная мать прошлой ночью в проходе у их дома с проломленной головой в луже собственной крови. – Его лицо исказилось судорогой.

– Господи Иисусе!

Уильям не отрываясь смотрел на меня.

– Но перед смертью он успел кое-что сказать ей – женское имя.

– Какое? – Я боялся услышать имя королевы, но Сесил сказал:

– Анна Эскью. Он успел выговорить: «Убит за Анну Эскью».

Мать Элиаса жила в узеньком переулке между Патерностер-роу и собором Святого Павла, огромная тень которого и гигантский шпиль маячили над бедными домами внизу. Мы с Сесилом направились из моего дома прямо туда.

По пути он тихо рассказал мне, что случилось:

– Лорд Парр попросил меня поговорить с тремя друзьями Грининга. Он рассказал мне о его убийстве и о том, что пока подозреваемых нет, но есть деликатные политические последствия, и он хотел бы, чтобы вы поговорили с его друзьями. Насколько я понимаю, вам он рассказал больше. – Уильям бросил на меня взгляд с искоркой любопытства в своих больших глазах.

– Немного больше, – ответил я и с сочувствием заключил: – У вас, наверное, был хлопотливый день.

– Да. Жена расстроилась, что я работаю в воскресенье, но я сказал ей, что этого требует необходимость.

– А вы сами не знали кого-нибудь из друзей Грининга? – спросил я.

– Нет, – ответил мой спутник чуть резковато. – Но один мой друг из нашего прихода знаком с Кёрди, свечником. Похоже, Кёрди может оказаться сакраментарием – его семья явно принадлежит к старым лоллардам, как и у Грининга. Может быть, он даже анабаптист, хотя это, пожалуй, слухи. – Он уставился на меня твердым немигающим взглядом. – Для ясности, мастер Шардлейк, я никогда не оправдывал сакраментаризма и не могу питать ничего, кроме отвращения, к этим анабаптистам, которые хотят перевернуть все, толкуя Библию в соответствии с собственными дикими фантазиями. То, что Грининг и его друзья игрались с такими идеями, вовсе не означает, что они поддерживали их. – При всей своей молодости Сесил говорил как взрослый, опытный мужчина.

– Это верно.

– Все друзья Грининга жили близ Патерностер-роу и собора. Сегодня я вышел рано утром – думал, что это лучшее время, чтобы застать их, перед воскресной службой. Изгнанный шотландский проповедник Маккендрик жил в дешевой комнатке, которую снимал у свечника Кёрди, вдовца. Очевидно, Кёрди был дружелюбным, общительным человеком, имевшим профессию и сотрудничавшим с другими производителями свечей. Маккендрик же, со своей стороны, слыл угрюмым. И он человек рослый, бывший солдат, люди старались с ним не браниться.