Книга Блеск и коварство Медичи, страница 123 – Элизабет Лоупас

— Возможно, через месяц или два. Хочешь поехать со мной? Ты ведь никогда не была в Лондоне.

— Нет, — ответила Кьяра. Она понимала, что уже слишком стара для первых родов. К тому моменту, как родится ее первый ребенок, ей будет уже тридцать лет. Зная, как это может быть опасно, она предпочитала остаться дома, с ребенком под сердцем. — Не в этот раз. А от кого еще письма?

— От феррарского посла во Флоренции.

Кьяра подошла к клумбе с лилиями. Эти грациозные величественные цветы купались в апрельском солнце. Часть из них была белого цвета, другие — розовые и красные. Морской воздух смешивался со сладким ароматом пыльцы. В центре клумбы с лилиями лежал камень из Виа Романа. Он уже так плотно погрузился в богатую корнуолльскую почву, что, казалось, лежал здесь испокон веков.

Кьяра присела и начала срезать самые яркие и красивые цветки красных лилий.

— Я не уверена, что хочу слышать новости из Флоренции, — сказала она.

— Донна Химена жива и здорова. Она все так же обитает в Ле Мурате. У твоей сестры Маттеа родился уже второй ребенок.

— Не представляю, что заставило феррарского посла интересоваться здоровьем донны Химены и моей сестры.

Руан рассмеялся. Щенки обрадовались его смеху и весело запрыгали у его ног.

— Ты права. Это я просил его навести справки. Ты же знаешь, что герцог Феррары терпеть не может Медичи, поэтому приказал своим послам из кожи вон лезть, чтобы заманить меня в Феррару и тамошний университет.

— Ты прямо нарасхват.

— А я хочу быть только с тобой, — сказал он, любуясь ее плавными движениями. Затем добавил: — Великий герцог Фердинандо выбрал себе невесту. Это Кристина Лотарингская, племянница французского короля. По всей видимости, он решил отказаться от связей с Испанией в пользу Франции. Свадьба, со всеми пышными церемониями, состоится через месяц.

— Я ей не завидую.

— Посол говорит, что Фердинандо — хороший правитель. Намного лучше, чем его брат. И никто не оспаривает того факта, что он Медичи, как если бы это было в случае с доном Антонио.

— Я жалею только о том, что умер принц Филиппо. Это было бы лучше всего.

Она продолжала срезать лилии. Ее корзина уже почти заполнилась. Когда-нибудь она, возможно, туда вернется. Увидит купол собора Санта-Мария-дель-Фьоре и вдохнет еще раз воздух Флоренции.

— А почему ты именно сейчас решила перестать принимать соннодольче?

Она прокрутила в голове сотни разных вариантов, но ничто из этого ей не понравилось. В результате она просто сказала:

— Я жду ребенка и боюсь, что соннодольче может ему повредить.

Руан опустился на колени возле нее.

— Кьяра, любовь моя. Отложи свою корзину и нож. Дай мне обнять тебя покрепче.

Они долгое время стояли на коленях обнявшись. Щенки бегали вокруг, преследуя запахи в траве, словно кружили по тропинкам невидимого лабиринта. Дурманящий запах лилий всколыхнул сонм воспоминаний. Интересно, возложит ли великий герцог корону из красных лилий на голову Кристины Лотарингской? Если да, вспомнит ли он в этот момент Иоанну Австрийскую, которую когда-то любил и которая дрогнула под тяжестью короны?

Но все это уже неважно. Обо всем этом можно забыть и больше не вспоминать. Пожалуй, за исключением одной вещи.

— Ты никогда не жалеешь о том, что мы так и не нашли философский камень? — спросила она наконец.

— Нет, не жалею. Потому что его не существует.

— А вот и существует. Ты не был бы самим собой, Роаннес Пенкарианус, если бы не хотел, чтобы тебя запомнили как человека, раскрывшего величайшую тайну алхимии.

Руан усмехнулся.

— Возможно, когда-нибудь мы попытаемся снова повторить этот опыт. Вдвоем, как Николас Фламель и его жена Пернелла.

Кьяра улыбнулась и прильнула к нему.

— В ту первую ночь ты сказал мне, что не обязательно быть девственницей, чтобы служить мистической сестрой.

— Да, говорил, — рассмеялся Руан. — Более того, я бы ни за что не согласился на другой вариант.

— Они открыли тайну вечной жизни.

— Так говорит легенда.

— Кто знает, может, мы станем такими, как они? — сказала Кьяра. Она выбрала самую красивую красную лилию, сорвала цветок и воткнула его в свои волосы, туда, где над левым ухом росли седые волоски. — Может, мы тоже будем жить вечно.