Онлайн книга «Государство»
|
– Да. – И разумеется, нужно также сапожное дело? – Да. – Чтобы снабжать нас обувью, полагаю, скажешь ты. – Конечно. – Так что же? Для какой надобности и для приобретения чего, по-твоему, нужна в мирное время справедливость? – Она нужна в делах, Сократ. – Под делами ты понимаешь совместное участие в чем-нибудь или нет? – Именно совместное участие. – Будет ли хорошим и полезным участником в игре в шашки тот, кто справедлив, или же тот, кто умеет играть? – Тот, кто умеет играть. – А при кладке кирпича или камня справедливый человек как участник полезнее и лучше, чем строитель? – Никоим образом. – Но в каких делах участие справедливого человека предпочтительнее участия строителя или, скажем, кифариста, ведь ясно, что в игре на кифаре кифарист предпочтительнее? – В денежных делах, как мне кажется. – За исключением, может быть, расходования денег, Полемарх. Ведь когда понадобится сообща купить или продать коня, тогда, думается мне, полезнее будет искусный наездник. – Видимо. – А при приобретении судна – кораблестроитель или кормчий. – Естественно. – Когда надо сообща распорядиться серебром или золотом, бывают ли случаи, чтобы справедливый человек был полезнее других? – Бывают, Сократ. Это когда надо отдать их на хранение или сбережение. – То есть, по твоим словам, когда они лежат без употребления? – Конечно. – Значит, когда деньги бесполезны, тогда-то и полезна справедливость? – Похоже, что это так. – И чтобы хранить садовый нож, полезна справедливость общественная и частная, для пользования же им требуется умение виноградаря? – Видимо, так. – Пожалуй, ты скажешь, что, когда нужно хранить щит и лиру и в то же время ими не пользоваться, справедливость полезна, а когда нужно пользоваться, тогда полезно умение воина и музыканта. – Непременно скажу. – И во всем остальном так: справедливость при пользовании чем-нибудь не полезна, а при непользовании полезна? – Видимо, так. – Стало быть, друг мой, справедливость – это не слишком важное дело, раз она бывает полезной лишь при бесполезности. Давай рассмотрим вот что: кто мастер наносить удары в кулачном бою или в каком другом, тот, не правда ли, умеет и уберечься от них? – Конечно. – А кто способен уберечься от болезни, тот еще гораздо более способен незаметно довести до болезненного состояния другого? – Мне кажется, так. – И воинский стан тот лучше оберегает, кто способен также проникнуть в замыслы неприятеля и предвосхитить его действия? – Конечно. – Значит, тот горазд беречь, кто способен и воровать. – По-видимому. – Значит, если справедливый человек способен сохранить деньги, то он способен и похитить их. – По крайней мере к этому приводит наше рассуждение. – Значит, справедливый человек оказывается каким-то вором. Это ты, должно быть, усвоил из Гомера: он высоко ставит Автолика, деда Одиссея по матери, и говорит, что Автолик превосходил всех людей вороватостью и заклинаниями. Так что, и по-твоему, и по Гомеру, и по Симониду, справедливость – это нечто воровское, однако направленное на пользу друзьям и во вред врагам. Разве ты не так говорил? – Нет, клянусь Зевсом. Впрочем, я уж и не знаю, что говорил. Однако вот на чем я все еще настаиваю: приносить пользу друзьям и вредить врагам – это и будет справедливость. – А кто, по-твоему, друзья: те ли, кто кажутся хорошими людьми, или же только те, кто на самом деле таковы, хотя бы такими и не казались? То же и насчет врагов. – Естественно дружить с тем, кого считаешь хорошим, и ненавидеть плохих людей. – Но разве люди не ошибаются в этом? Многие кажутся им хорошими, хотя на деле не таковы, и наоборот. – Да, ошибаются. – Значит, хорошие люди им враги, а негодные – друзья? – Это бывает. – Но тогда будет справедливым приносить пользу плохим людям, а хорошим вредить? – Оказывается, что так. – А между тем хорошие люди справедливы, они не способны на несправедливые поступки. – Это правда. – По твоим же словам, было бы справедливо причинять зло тем, кто не творит несправедливости. – Ничего подобного, Сократ! Такой вывод, конечно, никуда не годится. – Значит, справедливо было бы вредить несправедливым и приносить пользу справедливым людям. – Этот вывод явно лучше. – Значит, Полемарх, с теми из людей, кто ошибается, часто бывает, что они считают справедливым вредить своим друзьям – они их принимают за плохих людей – и приносить пользу своим врагам как хорошим людям. Таким образом, мы выскажем нечто прямо противоположное тому, что мы привели из Симонида. – Да, это часто бывает. Но давай внесем поправку: ведь мы, пожалуй, неверно установили, кто нам друг, а кто враг. – А как именно мы установили, Полемарх? – Будто, кто кажется хорошим, тот нам и друг. – А теперь какую же мы внесем поправку? – Тот нам друг, кто и кажется хорошим, и на самом деле хороший человек. А кто только кажется, а на деле не таков, это кажущийся, но не подлинный друг. То же самое нужно установить и насчет наших врагов. – Согласно этому рассуждению, хороший человек будет нам другом, а плохой – врагом. – Да. – А как, по-твоему, прежнее определение справедливого, гласящее, что справедливо делать добро другу и зло врагу, нужно ли теперь дополнить тем, что справедливо делать добро другу, если он хороший человек, и зло – врагу, если он человек негодный? – Конечно. Это, по-моему, прекрасное определение. – Значит, справедливому человеку свойственно наносить вред некоторым людям? – Да, конечно, надо вредить плохим людям и нашим врагам. – А кони, если им нанести вред, становятся лучше или хуже? – Хуже. – В смысле достоинств собак или коней? – Коней. – И собаки, если им нанести вред, теряют достоинства собак, но не коней? – Обязательно. – А про людей, друг мой, не скажем ли мы, что и они, если им нанесен вред, теряют свои человеческие достоинства? |