Онлайн книга «Висельник и Колесница»
|
- Что же, mon ami! – вздохнул Толстой, внимательно наблюдавший за реакцией полковника. – Вижу, впечатления на вас я не произвел! - Ни одного имени русского, – поморщился Крыжановский. – Лишь немцы поганые! - Да ну? – изумился Толстой. – То-то я гляжу, в вашем coffre собраны исключително московские да тульские заводы! Крыжановский только собрался возмутиться, но тут последовало еще более невежественное замечание. - И вообще, – нарочно хмыкнул Толстой. – Вы что, помешались на саблях? Самое достойное оружие, можно подумать! Недовольно прищурив глаз – еще бы! Коснулись любимого предмета! – Крыжановский сказал, как пропел: - А вы прикáжете ворочать теми ужасными шпагами, что одарило нас командование? Или убивать на расстоянии, зная, что от пули нет защиты? Глаза Толстого зло сверкнули – бретер в его нутре был едва ли слабее дворянина. - Вы намекаете на ваш девиз? – спросил он. – Honor, дорогой друг, позволяет мне одинаково легко бить человеку в лицо кулаком, колоть шпагой или стрелять из пистоля! И разница лишь в том, что в Империи пистоли традиционны! Как вы, наверное, знаете, вызовщиком почти всегда являюсь я сам! Значит, оружие выбирает мой визави [47]! Значит… … Значит, – перебил его Максим, – примите подарок, уж не побрезгуйте, граф. Мало ли, пистолет откажет. А клинок – никогда! С этими словами он протянул Американцу ту замечательную саблю, что первой появилась из дорожного чемодана. Граф принял её, одарил Максима искрой во взгляде и, раскрыв свой саквояж, сказал просто: - Выбирайте. Полковник взял себе оба «ле пажа». - Простите, mon ami! – сказал граф, улыбаясь и прижимая руку к сердцу. – Я запомню: Le autel et l'honneur !! - La religion [48]! – поправил Крыжановский. На пороге Толстой сказал: «Как вам угодно!», и оба вышли под набухшее дождем вечернее небо. Через дорогу они сразу же приметили известного своими пьяными штуками генерал-майора Семенова, поддерживаемого в устойчивом положении усилиями ординарца. Последний, безусый ещё мальчишка, что есть сил пытался не пускать начальника в земляную избёнку, где, как было известно Максиму, квартировала семья маркитанта. Генерал зычно ревел и ломился в бревенчатую дверь, натурально походя на медведя – неуклюжего до времени. Дверь не поддавалась – видимо изнутри подперли чем-то тяжёлым. Завидев вышедших на крыльцо дуэлянтов, Семёнов тут же оставил избу и стал радостно размахивать в воздухе ручищами, чем ещё больше напомнил косолапого. Адъютант облегчённо вздохнул. Толстой поморщился и тихо обратился к Максиму: - Теперь его превосходительство будет говорить глупости, а моё сиятельство станет отвечать. Прошу вас, полковник, не придавайте этому значения! - Что же вы, Василий Игнатьевич, – много громче обратился Толстой к подошедшим, – все еще не отправились к madam douce? - Mon ami Fedoras! – вскричал генерал радостно, а Толстой зло шепнул: «Сам ты «федорас»!» - Mon ami Fedoras! – повторил бригадир и прослезился. Он безуспешно пытался схватить руку Толстого, но тот ловко уклонялся, делая вид, будто указывает дорогу. Куда дорогу и зачем, несущественно. - Граф! – тихо сказал Крыжановский, – если он вам сейчас скажет какую-нибудь колкость, не смейте и думать, чтобы сделать вызов! Толстой отвлекся, а генерал, воспользовавшись этим, поймал его ладонь. - Ешута! Ординарец испуганно вздрогнул. - Ешута! – заорал генерал громче прежнего. – Граф! Требую окончания историйки! - Давайте в следующий раз! – ответил Толстой, высвободил, наконец, руку и кисло возразил: - Окончания попойки, а не историйки вы требуете! - Позвольте, граф! – запротестовал Семёнов. – Анекдот хорош концом! Без концовки – это и не анекдот вовсе! - Ну, хорошо, monsieur, – ядовито прошипел Толстой и открыл, было, рот, чтоб окончить историю. - Граф! Толстой закрыл рот. - Граф, – повторил Крыжановский, – смею предположить, с прошлого раза финал истории изменился? - Да, полковник, – смиренно ответил Американец, хотя блеск в глазах отвергал малейшее смирение, и повернулся к Семёнову. - Право, генерал, уже пора домой! Какое вам дело до госпожи Ешуты? Ну, лежала и лежала [49] – таких красавиц всегда было вдосталь еще со времен Александра Великого! - Или раньше, – пробормотал бригадир. - Конечно, раньше! – кивнул Толстой. – Пойдемте, я провожу вас! Эй, прапорщик! – махнул он ординарцу, – Ну-ка, подставляй плечико! Крыжановский остался дожидаться посреди улицы. - Куда-то денщик ваш помчался, – пробормотал возвратившийся Толстой, – право слово – чистый заяц, только пятки мелькали. - Илья? – удивился Максим. – Вот уж не знаю! Куда бы ему направиться? Обычно сиднем сидит в избе, добро сторожит. Толстой сделал вид, что задумался. - Куда бы вы пошли, граф, – продолжал Максим, – если бы были лакеем, а ворчливый барин убрался посреди ночи? Куда? - О, mon ami! – хохотнул Толстой. – По-моему, ваш отрок слишком молод для этого! Хотя Крыжановский и говорил, что не терпит гусарщины, но не удержался – улыбнулся: уж слишком забавное зрелище представилось – денщик в борделе! Смеющиеся женщины, мятые гусарские доломаны [50], небрежно сваленные на диван, дым над биваком – видно аж в столицах, и посреди этого разгула – Ильюшка-отрок. Зрелище – нелепее представить сложно! - Вряд ли, граф, – сказал Максим. – Однако рад, что вы не заподозрили в моем человеке филёра! - Как бы не так, сто к одному, что он, шельма, подслушивал под дверью, – без обиняков заявил Толстой. - И верно, – смутился полковник. – С него станется… Было около трёх часов утра, когда они дошли до конюшни и вывели лошадей. Конюх спал у ворот в обнимку с пустым кувшином. |