Книга Сделай мне счастье, страница 48 – Дарья Калинина

— Думаешь?

На лице Оксаны появилась хитренькая улыбочка. Не объясняя Герману, в чем дело, Оксана заказала пиццу.

— Две «Маргариты», одну с колбасой и еще одну с грибами.

— Ты настолько проголодалась? — удивился Герман, услышав, сколько она заказывает. — Я съем максимум пару кусков, больше в меня не влезет.

— Пицца не для меня и не для тебя, увы.

— А для кого? Для Елены?

— Почти.

Когда появился курьер, Оксана вышла из машины и о чем-то переговорила с ним. Результатом ее уговоров стало то, что парень снял с себя фирменную бейсболку и куртку, которые и отдал Оксане. Та передала ему деньги, переоделась и забрала у парня коробки с пиццей. От них так одуряюще пахло, что Герман сглотнул слюну. Оксана это заметила. «Барашки» уже давно переварились. Германа следовало подкормить.

— Возьми.

И одна из «Маргарит» оказалась на коленях у Германа.

— Ешь и мне кусок оставить не забудь. А я пошла.

Надвинув бейсболку на лоб, Оксана стала похожа на настоящего доставщика пиццы. Решительным шагом она двинулась к дому Воронцовой. И когда охранник на входе попытался ее задержать, недовольным тоном сказала:

— Доставка в тридцать вторую квартиру. В чем дело? Вас не предупреждали?

— Нет.

— Пицца остывает. Если я не уложусь в срок, мне не заплатят.

Тридцать вторая квартира находилась на том же этаже, что и квартира Воронцовых. Это Оксана заметила на поэтажном плане, который красовался над головой охранника в качестве украшения интерьера.

Вообще, тут было что охранять. И Оксана понимала, почему охраннику не хочется пускать внутрь чужих. В доме и зеркала, и картины, и ковры. Одни только живые финиковые пальмы в кадках наверняка стоят немалых денег.

Пусти сюда всяких с улицы, так они, чего доброго, ковры затопчут, зеркала заплюют, а картины просто свистнут. Да еще и пальмы поломают, станется с них, с нищебродов.

— Вы позвоните клиенту, — предложила Оксана охраннику. — Он подтвердит, что ждет пиццу.

Оксане повезло. Тридцать вторая квартира отозвалась ленивым мужским баритоном.

— Пицца? Ко мне? Может, и заказывал, не помню уже. Говоришь, ждет? Ну так пускай заходит.

Так Оксана оказалась на этаже, который и был ей нужен. Чисто выбритый, но какой-то опухший мужчина в широком бархатном халате принял из рук Оксаны коробку. После этого он еще немного постоял в дверях, слегка покачиваясь и распространяя вокруг себя одуряющий запах перегара. Запах был таким стойким, что его не в состоянии был забить даже французский парфюм, которым этот господин щедро себя опрыскал. Видимо, несмотря на всю его вальяжность, это был любитель крепких напитков, и сейчас он с трудом приходил в себя после долгого запоя. Ванну он принял, волосы причесал, даже побрился, но избавиться от запаха было труднее.

— А пиво? — спросил он наконец.

— Алкогольные напитки только в пиццерии, на дом не доставляем.

— А-а-а… Ну ладно. — И мужчина небрежно сунул ей в руки смятую купюру. — Сдачи не нужно.

Дверь из прекрасного полированного красного дерева вновь закрылась. И девушка шмыгнула к дверям квартиры Воронцовых. Но только она протянула руку, чтобы нажать на звонок, как в холле вновь возник давешний покупатель.

— Слышь, а ты за пивком не сгоняешь? — спросил он. — А то пицца без пива — деньги на ветер.

— Водка без пива.

— А мне так больше нравится.

Дядька был явным любителем пожить в свое удовольствие. Его огромное пузо был не в силах скрыть даже широкий халат. Будь у Оксаны такой живот, она бы так халат затянула, что никто бы и не увидел. Но этого мужика такие пустяки ничуть не смущали.

— Так что? — повторил дядька. — Сгоняешь?

— Я не могу. Занята.

Но тот не уходил.

— А ты чего к Воронцовым ломишься?

Видя, что он все равно не отвяжется, Оксана объяснила:

— Мне хозяйка нужна. Она мне деньги должна за пиццу еще с прошлого раза.

— Чтобы Ленка пиццу в долг брала? Ни за что не поверю. У ее мужа денег куры не клюют. Уж на пиццу точно хватит.

— У нее мелких не было. Она велела потом зайти.

Мужчина еще немного подумал, а потом предостерег Оксану:

— Ты к ним лучше сегодня не ходи.

— Почему?

— Сгоняешь за пивом, все тебе расскажу… по-дружески.

— Ну, я даже не знаю.

— Иди, — ухмыльнулся мужик, — предложение выгодное. Магазин через дорогу, скажешь, что для Чапаева, тебе сразу дадут что нужно.

Оксана подумала и согласилась. Если информация сама идет в руки, глупо ее упускать.

Пиво Оксане в магазине действительно выдали без вопросов, стоило ей сказать про Чапаева. Тут мужик не соврал, и это обнадежило Оксану. Если в мелочи не обманул, может, и в главном не кинет?

Обратно через проходную со строгим охранником она прошла без проблем, Чапаев уже предупредил охранника. Сам он ждал Оксану, стоя в дверях квартиры. И едва увидев ее с тремя запотевшими бутылками, выхватил одну и влил в себя сразу половину.

— Ох, хорошо! — крякнул он.

— Скажите, а почему вас Чапаем зовут?

Не отрывая губ от бутылки, мужчина протянул руку, извлек из кармана куртки паспорт, открыл и протянул Оксане. На первой странице красовалась фотография нового знакомого Оксаны, а рядом стояла фамилия.

— Чапаев, — прочитала Оксана. — Илья Викторович. Так вы и правда Чапаев! Ничего себе.

За это время мужчина допил бутылку, повеселел и сказал:

— Вот теперь и пицца кстати. Тебе ведь ее Ленка заказывала?

Оксана кивнула. Мужик ухмыльнулся:

— Я так сразу и понял. Не до пиццы Ленке сейчас. С мужем разводится.

Оксана хотя и знала об этом, но сделала большие глаза.

— Ого! А с чего вдруг?

Она ожидала, что новый знакомый начнет рассказывать про измену, но он сказал совсем другое:

— А чего не развестись? Детей у них нет. Ленка-то не хотела — то слишком рано, то карьеру делать надо, то еще чего. А теперь уже поздно наследника рожать. Тридцатник ей стукнул.

— Разве тридцать — это так уж поздно для рождения ребенка? Я знаю женщин, они и в сорок два и даже в сорок шесть первого рожали.

— Ты это Борьке объясни, — хмыкнул Чапаев. — У него другое в мозгу прописано. Если бабе тридцатник стукнул, все, у него интерес потерян. Он и первую свою жену ровно в тридцать турнул, Ленку тогда взамен нее привел. Теперь Ленкина очередь пришла пост сдавать. Борис давно жену предупреждал, что в тридцать лет она может считать себя свободной.