Книга Битва за Кавказ, страница 58 – Анатолий Корольченко

— Принять людей из воды! — скомандовал с мостика капитан.

С борта полетели спасательные круги, канаты, верёвочные трапы.

Услышав голос капитана, находившиеся на берегу бросились в море и поплыли к эсминцу. В воде оказались сотни людей на брёвнах, щитах, спасательных кругах...

А Гурин выбирался из Херсонеса на обычной автомобильной камере от ЗИСа. Она подвернулась, когда он уже потерял всякую надежду выбраться. Он увидел её случайно: заметил, что под камнем что-то чернеет. Он отвалил глыбу и увидел камеру, совсем новую, со следами талька, с маслянистым колпачком на ниппеле, перевязанную бечевой. Не иначе, как кто-то надеялся пуститься на ней в далёкое плавание. На такой вот посудине Гурин мальчишкой безбоязненно заплывал в широкий Амур.

Недолго размышляя, он выпотрошил противогазную сумку и вместо маски и металлической банки-фильтра затолкал в неё находку.

К исходу 2 июля противнику удалось на одном участке прорваться к морю. Танки вышли к самому краю кручи и открыли из пушек огонь. Вскоре к ним подкатили автомобили, из них посыпались автоматчики.

— Давай к морю, пока не поздно, — сказал Гурину Пётр Судак. — Там найдём своих.

Не раздумывая, они спустились по канатам.

Над ними с ровным гулом летали самолёты и методично сбрасывали осветительные бомбы. Подвешенные на парашютах, они падали так медленно, что казались недвижимыми. Они ярко освещали берег и море, и в этом свете чёрными тенями скользили «мессершмиты», от которых убегали голубые трассы пулемётных очередей. Неподалёку трое красноармейцев сколачивали из досок плот.

— Послушай, Пётр, я поплыву, — пришло к Гурину решение. — У меня вот она, камера.

— Да ты что! Заплывёшь, а вдруг она скиснет: что делать будешь? Ко дну?

— Там видно будет. Бери мой автомат, гранаты. Себе оставлю трофейный, «вальтер».

Он начал надувать камеру. Когда она стала тугой, навинтил на ниппель колпачок, разделся до трусов и накинул на шею шнурок с пистолетом. Прежде чем войти в море, напился воды из родничка.

— Ну, пошёл! — подал он себе знакомую команду, по которой не раз покидал самолёт, прыгая с парашютом.

Отталкивая плавающие трупы, Виктор Евгеньевич вошёл в воду, лёг на камеру, поправил висевший на шее «вальтер» и поплыл, стараясь выбраться подальше в море.

Постепенно звуки стрельбы отдалились, стал тише самолётный гул и явственней плескалась о камеру морская волна. Ещё там, на берегу, он определил, как будет плыть. Вначале нужно держать курс на восток, на мыс Фиолент и даже дальше, а уж потом выбраться к берегу, к Ялтинскому шоссе, и там уходить в горы, к партизанам.

Плавал Гурин хорошо, физически был крепок. К тому же камера внушала надежду. В полной уверенности на успех он удалялся всё дальше и дальше, погружаясь всё глубже во мрак ночи.

Однако усталость брала своё, сказывались напряжённость последних дней и бессонные ночи. Порой он, продолжая работать руками, будто куда-то проваливался и тут же, как от толчка, пробуждался и начинал энергичней двигать руками, как бы навёрстывая упущенное. «Только бы не свалиться с камеры, тогда в такой темени её не увидишь, да и течение унесёт, не догонишь...» — повторял он.

Гурин всё чаще и чаще неподвижно лежал, давая отдых одеревеневшим рукам, ногам и всему телу, которое казалось чужим. Он чувствовал в плечах тяжесть, будто на них висели пудовые гири. Убаюкивали мерные шлепки волн по камере.

В небе мерцали звёзды — большие, яркие. Гурину представлялось: ночи не будет конца. «Надо плыть, — приказывал он себе. — Плыть». Он попытался определить, где берег, и не нашёл его. Тогда он попробовал сориентироваться по звёздам. Нашёл Медведицу, Полярную звезду... Слава Богу. «А вдруг камера не выдержит? » — стрельнула несуразная мысль. Он тут же начал искать колпачок ниппеля, нашёл его, подвернул потуже.

По наступающей свежести, ветру и чуть дрогнувшей тьме Гурин понял, что ночь пошла на убыль. Стал подсчитывать, сколько же времени он провёл в воде: пять... а может, шесть часов.

Он закрыл глаза — и провалился. Проснувшись, судорожно ухватился за камеру, оглянулся. Ему почудился в плеске волн человеческий голос. «Что это? Галлюцинация?..» — подумал он.

Брезжил рассвет, скрывая даль, курился лёгкий туман.

— Эй! Плыви быстрей! — послышалось опять.

Оглянувшись ещё раз, увидел в тумане тёмный силуэт высокой рубки. «Неужели подводная лодка?!»

— Да плыви же!

Выбиваясь из последних сил, он поплыл на спасительный голос. Ему протянули багор, и он с трудом выбрался на холодную поверхность лодки.

— Откуда плыл? — спросил моряк.

— Из Херсонеса.

— Да ну! Считай, что тебе повезло. Спускайся вниз, сейчас уйдём на глубину...

Много позже к Виктору Евгеньевичу приезжал вице-адмирал Азаров, в ту пору член Военного совета Черноморского флота. Рассказывал, что, листал в архиве вахтенный журнал подводной лодки «Щ-203», он прочитал запись о принятии на борт в открытом море старшего сержанта Гурина из особой севастопольской группы.

А в Новороссийске, куда на четвёртые сутки пришла подводная лодка, Виктор Евгеньевич прочёл в газете Черноморского флота приказ о награждении отличившихся севастопольцев. В их списке нашёл и себя: он удостоился боевого ордена Красного Знамени...

По-иному сложилась судьба у Владимира Ипполитовича Мищенко. Вначале он действовал в Херсонесе в группе полкового комиссара Михайлова. А когда 2 июля тот погиб, Мищенко и ещё несколько бойцов решили пробираться к генералу Новикову, который оставался на Херсонесе старшим. Его командный пункт располагался в штольнях артиллерийской батареи.

Адъютант генерала лейтенант Василий Мысин узнал Мищенко: они сидели за одним столом в ростовском техникуме.

— Чем, Володя, тебе помочь? Вас сколько? Четверо? Сейчас принесу консервы, хлеба нет...

— Патроны ещё неси да гранаты.

Адъютант вернулся с банками консервов и с укупоркой автоматных патронов.

— Вот всё, чем могу помочь, — сказал Василий, словно бы извиняясь.

Через час они уже находились в боевой цепи, отбиваясь от настойчивых атак противника.

— Особенно ожесточённые бои разгорелись 4 июля, — говорил Владимир Ипполитович. — Под прикрытием самолётов, танков, артиллерии немцы рвались к берегу, используя не занятые нами промежутки. К полудню боевая линия проходила вблизи моря. Мы отстреливались, дорожа каждым патроном.

Группа оказалась оттеснённой к «подкаменному» госпиталю, переполненному ранеными.

— Братцы, товарищи, уходите! — взмолился главный врач. — Не дай Бог, фрицы застанут вас здесь. Всех расстреляют, не пощадят и раненых. Уходите!

И они ушли. Их последним рубежом была небольшая бухточка с навороченными в море камнями. Бойцов оставалось не более полусотни, в руках пистолеты, автоматы да винтовки. Гранат не было. От наседавшего врага отстреливались уже в воде. Кто-то пытался плыть, но их косили автоматные очереди, иные кончали с собой.