Книга Право на одиночество, страница 31 – Ника Соболева

Медленно, как во сне, я подошла к мобильному телефону. 88 вызовов — боже… И только одно смс-сообщение.

«Пожалуйста, не плачь, пчёлка. Я этого не заслуживаю».

Слёзы потекли вновь, на этот раз принося облегчение.

— Прости меня, Антон, — прошептала я. Теперь я понимала, почему плачу… Всё, что я сказала другу, было правдой, и я отлично понимала это. Но она причиняла ему боль. Боль настолько сильную, что он едва мог говорить.

Я чувствовала его боль. И сгорала от стыда, потому что если бы не вопрос про Громова, я бы никогда не сказала Антону этой правды…

Я действительно считала его эгоистом — всегда.

Но это не мешало мне любить его…

В субботу Антон не звонил и не писал. Сама я боялась что-либо ему написать… Но в вечером я всё-таки не выдержала, и перед тем, как лечь спать, открыла электронную почту и набрала:

«Антош!

Пожалуйста, прости меня. Я не собираюсь говорить тебе неправду и уверять, что я не думаю всего того, что сказала.

Просто хочу сказать, что люблю тебя таким, какой ты есть.

Ты — мой самый лучший друг, не считая Ани. И я люблю тебя вместе со всеми достоинствами и недостатками.

Твоя пчёлка».

Теперь писать «люблю тебя» мне было совсем просто. Раньше я бы в жизни не написала это словосочетание Антону… но когда речь идёт о дружбе, слова «люблю тебя» принимают другой смысл и другую ценность.

Будильник прозвенел в четыре утра. Уже в пять я садилась в такси, чтобы полшестого быть во Внуково. Наш самолёт улетал в семь тридцать.

На входе в терминал столкнулась с Громовым. Он нёс с собой только небольшую сумку в качестве ручной клади. Увидев, что у меня только рюкзак за спиной, Максим Петрович явно удивился.

— Доброе утро. А это весь ваш багаж?

— Ну да. А что?

— Просто у женщин обычно больше вещей… — Громов даже немного смутился. — У меня жена и дочки вечно с собой берут каждая по целому чемодану.

Я пожала плечами и направилась к стойкам регистрации.

Дальнейшие события я помню довольно смутно — очень хотелось спать. Мы с Громовым зарегистрировались на рейс, прошли досмотр… оказалось, что на этом самолёте едут все наши — в очереди я заметила нескольких заведующих редакциями и менеджеров отдела маркетинга.

Примерно в семь утра мы наконец вошли в самолёт. Последние полчаса я изнывала от скуки, рассматривая элитный алкоголь и духи в «duty free».

— Вы ничего не купили? — спросил Максим Петрович, когда мы с ним встретились перед посадкой на рейс. Я покачала головой.

— Нет, духами я не пользуюсь, а пью настолько редко и мало, что не вижу смысла тащить с собой в Италию, а потом и обратно, алкоголь… Одежда и аксессуары меня и подавно не интересуют.

— Вы всё-таки удивительная женщина, — рассмеялся Громов.

Мне досталось место у окошка. Это было замечательно — я всегда любила смотреть в иллюминатор на далёкую землю, маленькие дома, дороги, крошечные машинки…

Пока я предавалась мыслями о красоте во время полёта, у Максима Петровича зазвонил телефон.

— Алло. Да, цветочек?

Меня покоробило. Терпеть не могу, когда мужчина разговаривает со своей женой при посторонних и называет её «киса», «солнышко», «цветочек»… Так что авторитет Громова в тот момент в моих глазах сильно упал.

— Нет, я ещё не взлетел, если бы взлетел, ты бы не смогла до меня дозвониться, — странно, неужели его жена такая глупая… — А ты чего не спишь, цветочек? Давай, ложись, а то ведь тебе завтра в школу топать. Я позвоню, когда прилечу в Болонью.

Оп-па! Я поторопилась. Кажется, это его дочка.

— Извините, — Громов улыбнулся и убрал телефон, выключив его перед этим. — Моя младшая звонила…

— Как зовут ваших дочек? — с интересом спросила я.

— Старшую Анжеликой, — вздохнул Максим Петрович. Я удивлённо на него посмотрела. — Да, я знаю, имя то ещё… Но жена настояла, ей оно почему-то нравится. А младшую дочь зовут Алисой. У нас странно получилось — старшая дочка больше похоже на жену, и внешне, и по характеру. А вот младшая — просто вылитый я. Она от меня не отлипает, когда я дома, — Громов так нежно улыбнулся, что мои губы тоже начали растягиваться в улыбке. — Так и ходит хвостиком. Книжки любит — жуть! Как и я, собственно… Вот, смотрите.

Максим Петрович достал из сумки бумажник и вынул из него фотографию. На снимке девочка лет семи сидела на кровати, заваленной книгами, и с увлечением читала одну из них.

— Это седьмой день рождения Алисы, — с ласковой улыбкой Громов протянул мне фотографию. — Я тогда ей двадцать пять книг подарил…

— Ух! — только и могла сказать я, рассматривая фотографию. Девочка на ней действительно была похожа на моего начальника как две капли воды. Думаю, с возрастом это сходство будет только увеличиваться.

— Да, она была очень рада. Лика, моя старшая дочь, не любит читать, как и жена. Алису же от книг за уши не оттащишь. Я тоже был таким в её возрасте, радовался только, когда мне книжки дарили.

Я отдала фотографию Громову и, улыбнувшись, сказала, посмотрев ему в глаза:

— У вас прекрасная семья, Максим Петрович. Я вам даже немного завидую.

— Завидуете? — он удивился. — Чему же?

— Это замечательно, когда есть дети. И заботливые родители… — добавила я еле слышно.

Несколько секунд Громов молчал, разглядывая меня. А затем спросил:

— Наташа, вы на самом деле не жалеете, что отказались от должности?

— Нет, Максим Петрович, — я покачала головой. — И, в конце концов, это не должность красит человека, а человек — должность.

— Хорошо сказано…

— А то. Так говорил мой отец.

Громов, кажется, хотел что-то спросить, но мы начали взлетать. И меня, и его припечатало к креслу. Гудел двигатель, мы набирали скорость, уши закладывало… И наконец я заметила, что земля отдаляется от нас. Всё мельче и мельче становились деревья, дороги, дома…

— Сколько нам лететь? — спросила я.

— Чуть больше трёх часов.

— Тогда я немного посплю, если вы не возражаете.

— Нет, конечно, — улыбнулся мне Громов. Я опустила своё кресло и, откинув голову, закрыла глаза.

Сон не шёл. Пришла лишь полудрёма — странное состояние, когда ты и не спишь, и не бодрствуешь… В таком состоянии я всегда вижу много картин — то из недавно просмотренных фильмов или прочитанных книг, то из прошлого…

В этот раз меня посетило моё далёкое прошлое. Я увидела свою маму и себя.

Мы сидим на одуванчиковой поляне, залитой солнцем. Мама плетёт мне венок и, одев его мне на голову, смеётся.