Книга Ты, я и другие, страница 45 – Финнуала Кирни

Я упираюсь.

— Сдавала анализы. В клинике заболеваний мочеполовой системы. А что здесь делаешь ты?

Он выглядит так, словно сейчас умрет.

— Я…

— Да ?

Он косится через мое плечо в ту сторону, откуда мы только что пришли.

— С кем ты здесь?

Он не отвечает.

— Ты меня вообще слышишь, Адам? Мне пришлось сдавать анализы на всякую венерическую дрянь.

И я хочу знать, какого черта здесь делаешь ты?

Он снова тащит меня к выходу.

— Я навещал друга. И как раз ухожу…

Снова упираюсь.

— Кого? Кого это ты навещал?

Замечаю, как он побледнел и осунулся, как сбросил вес. Ему бы это шло, если бы не жуткая бледность.

Он серьезно болен? Возможно, тоже сдавал анализы?

— Знакомого моего друга.

Останавливаюсь у кофейного автомата. Адам явно врет, но кофе мне нужен больше, чем скандал в больнице.

— Я хочу кофе. После визита к гинекологу не по себе, знаешь ли.

— Конечно, — соглашается он, рыская взглядом по коридору. — Прости. Я хочу сказать: конечно, мне жаль, что тебе пришлось сюда прийти.

Я громко фыркаю:

— Тебе взять что-нибудь? Чай? Кофе?

— Нет-нет, мне ничего не надо. — Адам бросает взгляд на запястье. — Мне пора идти, Бет. Прости, что так быстро, но мне правда пора. — Через несколько секунд он исчезает, а я остаюсь у автомата — с монетой в руке и широко открытым ртом.

Заказываю двойной латте, сажусь в кресло у колонны и пытаюсь понять, что это было. В толпе людей вдруг вижу Киру Пью, спешащую к выходу, и вспоминаю, что ее сын лежит как раз в этой больнице.

Мне стыдно, но я укрываюсь за колонной — чтобы не встретиться с ней взглядом и уклониться от неизбежного обмена репликами. Я очень ей сочувствую, но сейчас меня больше волнует Адам. Он вел себя как последний псих. Псих, пытающийся что-то скрыть.

На подъездной дорожке у дома меня встречает разгневанная матушка:

— Ради бога, Элизабет! Договорились на пять, значит, встречаемся в пять. Я сижу здесь больше часа, замерзла до смерти!

— Прости, мам, прости, пожалуйста.

Открываю входную дверь и включаю свет. За всеми этими делами и Пунктом номер 8 я просто забыла, что она должна прийти.

Вру:

— На шоссе была кошмарная пробка.

— Я пока не буду снимать пальто, — ворчит она.

Выкручиваю термостат до упора. На улице действительно в последнее время похолодало, и в доме тоже совсем нежарко.

— Устроим тебя в зеленой комнате, — говорю я, пытаясь поднять ей настроение. Это самая теплая комната в доме, и, поскольку ее окна выходят на сад, это любимая матушкина спальня. — Может, закажем что-нибудь вкусненькое?

— Выходит, еды у тебя в доме нет.

Я морщусь.

— Пустяки. Мне уезжать через несколько дней.

Китайская кухня или индийская? — Я обнимаю ее.

— Китайская. — Мама улыбается. — Ты взбудоражена?

Лос-Анджелес, а? Папа бы тобой гордился.

Дашь мне послушать эту песню?

— Конечно. Только сначала приму душ. Я отнесу твои сумки наверх. Включить телевизор?

Я уже поднимаюсь, когда она кричит мне вслед, чтобы я оставила ей маникюрный набор. Оставляю тот, что поменьше: оранжевый патентованный, в нем что-то мелко дребезжит. Китайская кухня, маникюр, мамочка, твердящая, что мое творчество достойно «Грэмми», хорошее кино по телевизору и бокал вина.

Все, что нужно для хорошего вечера, если только не думать про психа Адама Холла.

Наверху мой мобильник начинает мигать ровно в тот момент, когда я снимаю с себя последнюю тряпку. Протягиваю руку: Мег.

— Давно не виделись, красавица. Как ты?

— Все хорошо, мама, просто занята.

Холодно, и я накидываю на себя полотенце.

— Я несколько раз тебе звонила, отправила несколько сообщений. — Стараюсь, чтобы в голосе не было обвиняющих ноток. — Ты так и не прибралась в комнате.

— Знаю. Прости.

— Как там Джек? — Слишком уж мрачно она со мной разговаривает, поэтому я и задаю этот вопрос.

— Отлично. На самом деле отлично… — Она вдруг замолкает. — Слушай, завтра вечером ты никуда не уйдешь? Мне нужно поговорить с тобой до твоего отлета.

Вообще-то на завтрашний вечер у меня были планы.

Поход с Жилем в кино. Я не могла сказать ему, будто не люблю кино, поскольку по первому визиту в наш дом он понял, что это не так. Я не могла сказать ему, что не хочу идти из страха, что он снова меня поцелует, — я слишком воспитанный человек, чтобы говорить такую мерзость. Поэтому приняла приглашение и сейчас — спасибо Мег! — имела убедительную причину отказаться. Я не могу пойти в кино, поскольку меня срочно хочет видеть дочь.

— Ну, тогда не уйду. — Внезапно я испытываю беспокойство. Сработало материнское чутье? — Мег, у тебя правда все в порядке?

— Не начинай, мама. Завтра в семь?

— Хорошо, в семь. Я тебя люблю.

— И я тебя.

Она дает отбой.

Я скидываю полотенце и дожидаюсь, пока вода нагреется.

Дрожа от холода, прокручиваю в голове разговор.

Прислонившись к кафелю, снова твержу свою безмолвную молитву, второй раз за сегодняшний день.

Забираюсь под исходящий паром поток воды и прошу всех богов, которые готовы меня услышать: ну пожалуйста, пусть завтра Мег не признается мне, что беременна. На минутку, на маленькую минуточку представляю Лос-Анджелес и как я в него влюблюсь.

И потом остаюсь там навсегда…

Мама сидит в любимом кресле: глаза закрыты, голова откинута, нога качается в такт мелодии. Отпивает глоток вина. Глаза прикрыты: так легче вникать в слова.

Когда песня заканчивается, матушка поворачивается ко мне.

— Блестяще, дорогая, в самом деле блестяще. Лучшее, что ты написала.

Я не могу не улыбнуться.

— Так и есть? — спрашивает она. — Как ты здесь написала?

Моя улыбка превращается в гримасу.

— Это не про нас с Адамом.

Начинаю расставлять тарелки. До сих пор все было миленько. Тихий семейный ужин.

— А почему? Ты думаешь, это исключено?

Я вздыхаю.

— Мама, кино — не реальная жизнь. В жизни люди мирятся далеко не всегда.

— Я понимаю. Но вдруг этого хочет он и хочешь ты — где-то в глубине души? Мег так уж точно хочет.