Онлайн книга «Неживая вода»
|
– Стой, – тем временем сказал Касьян. – Прошли, кажись. Он развернулся и забрал левее, мимо обломанного можжевельника. Игнат двинулся следом, и узловатая ветка кустарника зацепилась за рукав парки. «Игнаш-шш…» – выдохнул пробежавший по кронам ветер. Парень вздрогнул, высвободился из цепкого захвата можжевельника и поспешил за Касьяном. Щемящее беспокойство, зародившееся еще на перроне, вернулось. – Дядя Касьян, – Игнат окликнул впереди идущего мужчину, – а она… тоже здесь похоронена? Широкие плечи Касьяна вздрогнули. – Здесь, – эхом отозвался он и резко остановился. – Пришли. Игнат едва не влетел в пахнущий соляркой и прелой овчиной тулуп. Мужчина посторонился, пропуская парня вперед, но тот не смог сделать и шага. Навалилась тяжесть, колени подогнулись, и под локоть предупредительно нырнула ладонь Касьяна. – Ну, ну! Ну что ты, парень? Держись-ка! Держись… Игнат смотрел вперед. Туда, где из пелены зимнего дня выступил покосившийся деревянный крест. Имя. Дата. В правый висок вошла раскаленная игла, и Игнат едва сдержался от болезненного стона. Горе обжигающими ручьями выплеснулось наружу, и, слизнув языком соленую влагу, Игнат понял, что плачет. – Два года не дождалась… – прошептал он. – Что ж ты, баба Стеша? – Шмыгнул носом и закусил губу, поднял на дядьку Касьяна заплаканные глаза: – Подождете меня в машине? Попрощаться наедине хочу… Касьян понимающе кивнул. Хотел что-то сказать, но передумал. Несильно, по-отечески хлопнул Игната по спине, будто понимая, что негоже постороннему видеть чужие слезы. Уже и запах овчинного тулупа истаял в морозном воздухе, уже стихли тяжелые шаги, а Игнат все стоял у покосившегося креста и плакал беззвучно, горько. Поэтому он не видел, как над головой сгущались тучи, как в полях поднялась поземка, вздымая крученые снежные вьюны, как с сосновых лап посыпался иней. Ветер швырнул за воротник щедрую пригоршню снега, и только тогда парень ойкнул, принялся вытряхивать набившийся снег, а вытряхнув, выпрямился и огляделся. Он находился на кладбище один-одинешенек. Кресты и темнеющие стволы деревьев обступили его, будто собирались взять в оцепление. Новый порыв ветра пронесся по лесу, как тяжкий вздох мертвеца, придавленного тяжестью смерзшейся земли. Игнат отступил. Под ногу некстати подвернулась сухая ветка. Ее хруст прозвучал в замороженном кладбищенском воздухе, словно выстрел. «Вдруг мы видимся в последний раз? – всплыли в голове слова. – Вдруг меня заберет навь? Заберет навь… заберет…» Тонкий девичий голос эхом отдавался в ушах. Знакомый голос. Голос Званки. Вот тогда, с новым глотком морозного воздуха, в легкие Игната ворвался страх. Он круто повернулся на пятках и бросился прочь, не разбирая дороги. Ветер подталкивал в спину, швырялся хвоей и снегом. Ветки кустарников хлестали наотмашь. Еще один можжевеловый куст, внезапно выросший на пути, больно стегнул Игната по правой щеке. Парень отшатнулся, споткнулся об узловатые корни, потерял равновесие и с размаху хлопнулся наземь. Ватные штаны не дали разбить колени в кровь. Но вовсе не это сейчас заботило Игната. Он лежал на могиле. Руки упирались в покатый холмик. Наспех сколоченный крест перечеркивал небо грубыми косыми штрихами. А еще к кресту был приколочен керамический портрет. От времени глазурь потемнела и истерлась, сверху вниз фарфоровую заготовку пересекала трещина, но все же Игнат узнал лицо. Круглые щеки. Курносый нос. Две тугие косы, спадающие на плечи. Внизу по фарфору вилась надпись: «Званка Добуш». Появилось чувство, будто Игнат с головой ныряет в прорубь деревенского пруда. В животе стало холодно и пусто, мир закачался и поплыл, расходясь концентрическими кругами. «Имя-то какое – Званка, – подумалось Игнату. – Она всегда на помощь приходила, только позови…» Веселая, отзывчивая девочка… Не поэтому ли ее выбрала навь? Мир подернулся сгустившейся мглой. Исчезли изломанные свечи сосен, и осевшие бугорки могил, и черные кресты. Ничего этого не видел Игнат. А видел пламя… …Сначала пришел низкий, протяжный гул, от которого мгновенно заложило уши. Игнату показалось, что пол в избе задрожал, словно деревянные мостки после прыжка в воду. Потом он понял: звук пришел с воздуха. Утробный рев надвое расколол небо. Полыхнуло короткой вспышкой, как бывало во время грозы. «Молния, – подумал Игнат. – Откуда ей взяться зимой?» И сразу же вслед за молнией в небо ударил огненный столб. – Сколько тебе повторять, неслух ты этакий? Окрик прозвучал надрывно, но не грозно, скорее испуганно. Мальчик послушно отпрянул от окна. Мир расплывался оранжевыми пятнами, и в этом огненном мареве Игнат видел бабу Стешу, машущую ему рукой. – Живее, Игнашка! Залезай же, лихо мое! Он юркнул мимо бабки в пахнущую сушеными травами и землей утробу погреба. Внизу, возле дальнего угла, нахохлившимся совенком сидела Званка. – И носа не смейте казать, пока не позову, слышите?! – прокричала бабка. Она опустила крышку погреба, и Игната окутала непроглядная тьма. Он вздрогнул, когда что-то теплое коснулось его руки. Мыши? Но это была всего лишь Званка. Ее встревоженный шепот раздался возле самого уха: – Что это такое, Игнаш, а? Он сжал ее мокрую ладошку, ответил уверенно и серьезно: – Навь. Они замолчали и некоторое время сидели, плотно прижавшись друг к дружке. Было тихо-тихо. Так тихо, что собственный пульс казался Игнату неправдоподобно громким, будто кто-то лупил в барабаны внутри головы. Званка первой нарушила молчание: – А может, и нету ничего? – То есть как? – переспросил Игнат. – Нави нету? – Ничего нету, – повторила Званка. Она убрала руку. Привыкший к темноте Игнат видел, как ее силуэт выпрямился. «А как же взрыв?» – хотел спросить он и не спросил. Угловатый Званкин силуэт качнулся в сторону. Послышался грохот посуды, как если бы кто-то с размаху влетел в кухонный шкаф. – Осторожно! – вскрикнул Игнат. Званка что-то сердито прошипела. Снова послышался звук сдвигаемого стекла. – Тьма – хоть глаз коли. Что тут у вас за банки? Варенье? – Варенье, – убитым голосом подтвердил Игнат. – Разбила? – Не… Силуэт качнулся обратно. Шаги стали осторожными, выверенными. – Ты как хочешь, а я пошла наверх, – подала голос Званка, и под ее ногой скрипнула ступенька. |