Онлайн книга «Город Лестниц»
|
– Как они выглядели? Ирина их описывает, Шара конспектирует. Словесный портрет первых двух – невысокого роста, темноглазые, темноволосые, с густой бородой – подойдет практически каждому жителю Мирграда мужского пола. А вот последний примечателен: – Он высокий был, – говорит Ирина. – И бледный такой. И исхудавший, прямо сущий скелет. Похоже, только бульоном питался, бедняга. Если б за собой следил, был бы красавцем. Говорил мало. Только смотрел на меня, наблюдал. И ничему не удивлялся, что бы я ни сказала. Они знали, что я работаю в университете. Откуда, ума не приложу. А еще они попросили меня сослужить службу Мирграду. И им. Как в старину это делали. И я согласилась. Ирина откашливается снова: – Я должна была следить за ним. За профессором то есть. Красть заметки, залезать в ящики, папки просматривать. – А что вы искали? Ирина краснеет, но ничего не отвечает. – Так что же вы должны были найти, Ирина? – Я? Ничего… – Но как вы должны были понять, что вы нашли нечто нужное? Тут Ирина краснеет еще сильней: – Я… я должна была… догадаться… – Почему? – Потому что… слова… – глаза ее снова набухают слезами. – Я смотрю на бумагу, а ничего не понимаю… – В смысле? – Не учили меня этому! Не было у нас в Мирграде школ, когда я росла… А когда школы открыли, я уж слишком стара стала, где уж мне было учиться… Я только притворялась, что читать умею. Возьму книгу и вытаращусь в нее. Ну и… – Она поджимает губы – прямо как обиженный ребенок. – А я пыталась. – Тут она запускает руку в карман и вытаскивает оттуда смятую листовку – явно антисайпурскую. – Я пыталась ведь выучиться. Я хотела учиться – чтобы праведной быть. Я хотела знать. А вышло только притворяться… Шара вовсе не удивлена: безграмотность на Континенте до сих пор зашкаливает. – И что же вы сделали? Когда они попросили вас шпионить за ним? – Я сказала, что согласна. Я не хотела их подвести. А еще я… я его ненавидела. Ненавидела я этого профессора, веселый все время такой ходил, книжки по нашей истории читал, а мы… а я… – Тут она осекается. И потом четко выговаривает: – Я решила принести им список. – Список чего? – Не знаю. Профессор над ним постоянно работал, так что он важный был, без сомнения. Но для меня это был всего лишь список. Длинный. Со множеством квадратиков, прямо сверху донизу они шли и из стороны в сторону, а в них буквы и цифры. Я много недель подряд это делала. Вынести целиком не могла – он же сразу бы хватился. И у него всегда была с собой лишь часть листков из этого списка. Так что я по страничке, по две-три-четыре выносила, запиралась в подсобке и переписывала. Поначалу трудно было, но потом я прямо за пару минут стала управляться. Я писать не умею, а списывать – могу, и еще как! – гордо заявляет женщина. – И я отдавала им копии. – Сколько копий страниц вы им передали? – Десятки. Наверное, больше ста – времени-то сколько прошло. У меня неплохо получалось, да, – говорит она, явно гордясь собой. – И они так обрадовались, когда я им в первый раз этот список притащила, что прямо дальше некуда. Они даже расплакались от радости. И я почувствовала… почувствовала… – тут она снова осекается – не находит слов, чтобы сформулировать мысль. – А почему вы перестали носить им копии? – Они так велели. Сначала-то нет – после первого раза они все недовольней и недовольней становились: «Это, конечно, хорошо, но нам не это нужно, совсем не это». Словно я виновата! И тут однажды тот, бледный джентльмен, он что-то такое в списке углядел. Он не улыбнулся, нет, но эдак прищурился – и кивнул. И тогда они рассмеялись и сказали: «Отлично! Очень хорошо! Отлично!» Словно бы отыскали наконец нужную штуку. И все, они больше меня ничего выносить оттуда не просили. Шара чувствует, что ее захлестывает холодный ужас: – Какое это было число? – Число? Да разве я помню? – Месяц? – Тепло еще было… наверное… поздняя осень? Думаю, это было в месяце Тува, вот. – Вы можете еще что-нибудь рассказать мне об этом списке? Любые детали. – Я все, что знала, уже рассказала. – Вы скопировали его. Сотни раз. Что вы видели на этих страницах? Ирина задумывается: – Ну… номера страниц. – А еще? – А еще… там был… А, там был штамп в уголку. Нет, не штамп, а как бы знак такой, в углу каждой страницы. Что-то вроде… птицы, которая на стене сидит. Шара некоторое время сидит молча. Потом спрашивает: – А у нее на голове хохолок был? А крылья она держала распростертыми? И она расставляет руки, чтобы было нагляднее. – Да. Я таких птиц в жизни не видела. Это потому, что птица эта – эндемик. Обитает только в Сайпуре. Шара прекрасно знает, о каком гербе идет речь. И на свете есть только один список с печатью губернатора полиса, который мог привести реставрационистов в такой восторг. Значит, наши враги уже несколько месяцев назад знали о существовании Запретного склада. Более того, они также знали, что там хранится. А ведь даже она, Шара, не имеет такого допуска… Как же ее угораздило пообещать тетушке не заглядывать в тайник Панъюя – вдруг там лежит ответ на все ее вопросы… – Что все это значит? – спрашивает Ирина. – Я еще точно не знаю, – отвечает Шара. – Я-то думала, что ненавижу профессора, – говорит Ирина. – Но, когда мне сказали, что он убит, я поняла – нет, я его никогда по-настоящему не ненавидела. Я хотела, но не ненавидела. Меня другое злило. Я ненавидела… то, что за всем этим стояло. Всю жизнь меня унижали, сколько ж можно… И она поднимает на Шару полные слез глаза: – Что вы со мной сделаете? Убьете? – Нет, Ирина. Убийство невиновных – с этим не ко мне. – Но я же виновна. Это из-за меня его убили. – Откуда вы знаете? Вы же сами сказали: за этим всем что-то стоит. И, должна вам сказать, вы правы. За всем этим стоит нечто куда большее, чем я, вы и даже смерть профессора… Лицо Ирины светлеет, она с облегчением выдыхает: – Вы правда так думаете? Шара пытается не выдать своих страхов: – Я это знаю. И тут женщина резко вскидывает голову: с улицы доносятся вопли. Кто-то истошно кричит: «Пропустите! Пустите меня немедленно!» – Что случилось? – спрашивает Ирина. Шара наклоняет к окну и осторожно отодвигает пальчиком штору. Перед воротами посольства собралась небольшая толпа: блестит золотое шитье на поясе Отца Города. Рядом толкутся явно официального вида лица в грязно-белых хламидах. А перед ними, изнутри, стоит Мулагеш: руки сложены на груди, ноги в боевой стойке. Губернатор сочится презрением, как костер дымом. |