Онлайн книга «Дай! Дай! Дай!»
|
Но подождите! А кто же тогда погиб на болотах, мужественно защищая Матрену от рук насильников и грабителей? Если не ее муж Паршавин – Цыплаков – дядя Боря Кривко, то кто же тогда? – Голова идет кругом, – призналась Мариша. – Совсем ничего не понимаю. – Сама никакая сижу. Одна надежда, что следователь хоть что-нибудь да из этой истории ценного для себя выудит. – Угу. Лично Мариша считала, что будь следователь хорошим работником, он должен был бы сам поехать и побеседовать с бабулей. И о чем, интересно знать, думал Паршавин, живя под фамилией Цыплакова? Ведь могли найтись люди, которые бы узнали его по прежней фамилии. И что тогда? Как бы он объяснил, что бросил двух маленьких дочек и их беспомощную бабушку на произвол судьбы? Или его подобные мелочи не волновали? И самое главное, почему, презрев двух родных дочек, Паршавин вдруг, спустя долгие годы, воспылал столь горячей любовью к Никите, который даже не был ему племянником? От многочисленных вопросов голова у Мариши пухла. И она подозревала, что не сможет оказать мужу тот горячий прием, на который он, видимо, рассчитывает. Муж оказался дома. Но под воздействием маминого наваристого борща и пирожков с картошкой, луком и с мясом, он уже подобрел и смягчился. Так что на задержку жены сверх регламентированного времени еще на полтора часа посмотрел сквозь пальцы. – Дорогая! – раскрыл он ей свои объятия. – Как же я соскучился без тебя! Иди скорей ко мне! – Подожди, – сварливо, словно столетняя бабка, отозвалась Мариша. – Дай обувь хотя бы с ног сниму. И, поражаясь самой себе, она протопала в ванную комнату, где тщательно обтерла сапожки от налипшей на них глины. Тщательно вымыла руки, поправила прическу. И только после этого подошла к мужу. Впрочем, прическу он ей снова тут же смял, заграбастав ее в свои могучие объятия. – Как же я тебя люблю! – провозгласил он, едва не оглушив Маришу. – Ты себе просто не представляешь. – Не представляю. Нормальные мужья всегда дома, всегда под рукой. А ты… А у тебя… У тебя всегда есть дела поважнее меня. – Для меня нет никого важнее тебя, – совершенно серьезно заявил ей Смайл. – Как же! Так я тебе и поверила! – Я говорю правду. – Что я сама не вижу, что с нами происходит! Ты меня не любишь! Тебя никогда нету рядом. – Но сейчас-то я рядом, – резонно возразил Марише муж. Мариша не нашлась, что ответить ему на это. Поэтому они еще немножко поругались, потом помирились, а потом пошли лопать мамин борщ с пирожками. Сама мама Мариши к этому времени таинственно исчезла, оставив вместо себя Дину и записку на столе. Записка предназначалась Марише, но первым на кухню из душа вошел Смайл и он же первым прочитал ее. – «Не болтайся со своим расследованием, пока муж дома», – прочитал он вслух и, посмотрев на Маришу, спросил: – Любимая, что это значит? Ты снова ведешь какое-то расследование? – Не какое-то, а очень важное. Помнишь Ритку? – Это такая высокая, долговязая пискля? – Ну, в принципе верно. Значит, ты ее помнишь? – Еще бы. У нас на свадьбе она пела так, что все гости разбежались. И что с ней случилось? – Не с ней. С ее мужем. – А с ним что? Мне казалось, что такой доходяга воды не замутит. – Замутил, – вздохнула Мариша. – И еще как. Вляпался по полной программе. – И что же он натворил? – Сначала мы все думали, что он порешил родного дядю. – Порешил? В смысле убил? – Подожди, – поморщилась Мариша. – Дослушай до конца. Потом оказалось, что дядя ему не родной и даже вовсе никакой не дядя. И мало того что не дядя, так и сам этот дядя еще жил под чужим именем. – Потрясающе! И как этому Риткиному мужу удалось так все лихо закрутить? – Мы и сами бы хотели знать. – И я бы не отказался. Но для начала я бы хотел услышать всю историю целиком. Под борщ история совершенного или не совершенного Никиткой преступления пошла на ура. И к тому моменту, когда Смайл доедал последнюю ложку знаменитого маминого жаркого из свининки с фасолью, он был уже полностью в курсе произошедшего. – Ну и дела! – произнес он наконец, откидываясь на спинку стула и довольно поглаживая живот. Во время обеда Смайл опрокинул в себя несколько рюмочек и теперь пребывал в самом что ни на есть отличном настроении. – Ну и дела, – повторил он. – Выходит, что этот Паршавин украл документы у своего соседа Цыплакова и все время, пока его не кокнули, жил под чужим именем? – Выходит, что да. – Но как такое возможно? Разве настоящему Цыплакову не приходили какие-то заказные письма, извещения, квитанции по оплате, наконец? Он должен был смекнуть, что кто-то использует его паспорт и его имя. – Не знаю. Вероятно, второй Цыплаков как-то решил этот вопрос. – А фотография? – не успокаивался Смайл. – Наверное, он поменял паспорт. – Вот так просто? Взял и поменял? Да когда ты в прошлом году потеряла свой паспорт, помнишь, сколько документов тебе пришлось собрать, чтобы получить новый? – Да. – А как бы это сделал ваш Цыплаков, который к тому же и не Цыплаков был вовсе! Соваться в паспортный стол или в милицию ему было опасно. Лишний раз он бы туда и не сунулся! – И что ты хочешь этим сказать? – Только то, что у вашего фальшивого Цыплакова должна была быть своя лапа в паспортном столе и в милиции. Кто-то должен был его выписать со старого места жительства… В этом самом Рябово. И выдать чистые документы, по которым он и зарегистрировался уже в Питере. Настоящий Цыплаков, я так понимаю, пил? – И очень здорово! Бабушка соседка сказала, что в последнее время он вообще не просыхал! Да и помер он уже давно. – Конечно, это сильно упрощает дело. Но все равно остается много вопросов. Настоящий Цыплаков работал? – Когда-то работал. – А в последнее время? – Я же тебе сказала, он пил и умер очень давно. Еще в восьмидесятых годах! – И на какие шиши он пил? Работать он не работал, а на вашу российскую пенсию вряд ли можно себе позволить большие загулы. – И что? – Выходит, кто-то этому настоящему Цыплакову отстегивал денежек. – Кто? Паршавин? За молчание? – Думаю, что он. Лично я так бы и сделал. Настоящий Цыплаков сидит в своем Рябово, регулярно получает денежную дотацию, пьет и дальше ближайшей винной лавочки не суется. Паршавина, присвоившего себе имя и прочие данные Цыплакова, это вполне устраивает. Живет себе в Питере и в ус не дует. |