Онлайн книга «Жизнь Рембо»
|
Исхлёстанные снегопадом, Встав на колени, к ветру задом, Как смотрят в рай, Пять малышей глядят на солнце, То есть в подвальное оконце – На каравай. Детей озябших поражает, Как тесто хлебопёк сажает С улыбкой – в жар. …. Нельзя не петь румяной корке, И вторит ей сверчок в каморке, Как весельчак; Оборвыши почти согрелись, На хлеб горячий насмотрелись, А всюду мрак [126]. Среди них целый ряд политических стихотворений, адресованных как высшему образованному сословию, так и пролетариям. Вероятно, вдохновение для них он черпал, просматривая неприличные карикатуры в республиканской прессе. В Rages de Césars («Ярости кесаря») он злорадствует над поверженным императором, обессиленным после двадцатилетней оргии: Да, оргия шла двадцать лет! И ею Сыт император, что когда-то говорил: «Свободу, как свечу, я потушить сумею…» Свобода вновь живет! И свет ему не мил. Он пленник. Кто поймет, что это душу гложет? Каким он жгучим сожалением объят? У императора потухший мертвый взгляд. «Сонет под названием Le Mal («Зло») иллюстрирует изречение анархистов, что «Бог есть Зло»: В то время как дано в дымящиеся груды Безумью превратить сто тысяч тел людских, – О мертвецы в траве, в день летний, среди чуда Природы благостной, что сотворила их!.. – Бог то смеется в окружении узорных Покровов алтарей, где золото блестит, То под баюканье осанны сладко спит И просыпается, когда в одеждах черных Приходят матери в смятенье и тоске Вручить ему медяк, завязанный в платке. Не сохранилось ни одного теоретического текста Рембо того периода, который мог бы послужить введением к этому собранию стихов. Однако Делаэ вспоминал, что Рембо хвалил «правдивость» произведений, таких как «Мадам Бовари» и «Тяжелые времена». Реализм, по мнению Рембо, – это «не пессимизм, так как пессимисты – недоумки». Идея состояла в том, «чтобы увидеть все с близкого расстояния, чтобы описать современную жизнь с бесстрашной точностью так, как она коробит человека», чтобы изучить каждую деталь современного общества, «дабы ускорить его уничтожение» [127], подготовить великое разоблачение, которое к тому же сорвет маски. В анархизме Рембо была некая обдуманность. Его тщательно сымитированные оскорбления нашли отклик в среде бесстрашных революционеров, в точности как его латинские стихи завоевали восхищение учителей. Когда Рембо переписывал Morts de Quatre-vingt-douze («Французы, вспомните, как в девяносто третьем…»), он поставил новую дату: «3 сентября 1870» – в канун новой республики – и добавил фразу: «Написано в Мазасе». Читатели, естественно, должны были предположить, что Артур Рембо отбывал заключение за свои политические убеждения. Но в поэзии Рембо есть также более глубокий анархизм. Он виден во всем, что писал Рембо, а не только в откровенно республиканских стихах: восстановление вытесненного в подсознание опыта (его собственного, или общества отверженных), присвоение старых метафор для новых целей. Даже деревенская романтика Les Reparties de Nina («Ответов Нины») показывает назойливые образы, прорывающиеся в незатейливое повествование, как кротовые кучки на лужайке. Сентиментальное обыденное описание времени, когда детям пора идти спать, и революционное клише «пьян кровью», которое обычно применяется для описания тиранов, образуют необычный альянс: Я брел бы, чуждый резких звуков, В тени густой. Тебя уютно убаюкав, Пьян кровью той, Что бьется у тебя по жилкам, Боясь шепнуть На языке бесстыдно-пылком: Да-да… Чуть-чуть… Химические реакции между словами и реалиями стихотворений – отражение опасного эксперимента Рембо. Играя с жарго ном, он добивается неожиданных эффектов; прибегает к имитационной аллитерации, что позволяет загадочно и символично описать даже мягкое звучание шлепка коровьего навоза, оброненного в сумерках. Мы под вечерним темным небом С тобой войдем В деревню, пахнущую хлебом И молоком, И стойлом, где от куч навозных Тепло идет, Дыханьем мерным полон воздух, Остывший пот Блестит на шерсти, чьи-то морды Во мгле видны, И бык роняет с видом гордым Свои блины…
[129] Глава 6. Тур де Франс
«О, жизнь моего детства, большая дорога через все времена, и я – сверхъестественно трезвый, бескорыстный, как лучший из нищих, гордый тем, что нет у меня ни страны, ни друзей… какою глупостью было все это!» Невозможное, Одно лето в аду Вот уже неделя, как Рембо вернулся в Шарлевиль, но от Демени не было еще вестей. Его журналистский опыт пропадает зря. Холодает, и, поскольку Пруссия побеждает в войне, Шарлевиль может быть отрезан от мира в любой момент. 8 октября Изамбар зашел повидаться с Рембо на обратном пути из Седана. Еще одна туча нависла над домом № 5 по набережной Мадлен. Мадам Рембо сообщила Изамбару, что Артюр пошел на прогулку, достаточно длительную прогулку. Он отправился в долину реки Маас, по-видимому, чтобы посетить школьного приятеля, чьи родители держали кафе в Фюме, в 37 километрах к северу. Это было за день или два до этого. С тех пор его никто не видел [130]. Изамбар согласился разыскать его в Фюме. В случае необходимости он должен был «предупредить местные власти и вернуть Рембо с жандармами». Между тем Рембо провел ночь у приятеля по имени Леон Бийюар, который был у него в долгу: домашнее задание по латыни Бийю ара недавно улучшилось до неузнаваемости. Утром с небольшой суммой денег, несколькими плитками шоколада и рекомендательным письмом двоюродному брату Бийюара, армейскому сержанту в Живе, Рембо отправился вверх по долине. Он прошел через Вирё, где наведался к другому пансионеру шарлевильского коллежа, и добрался до казармы в Живе в тот же вечер. Сержанта не было, но его комната была не заперта. Рембо рухнул на кровать, проспал до рассвета и отправился в путь снова, прежде чем сержант успел вернуться. |