Книга Пусть любить тебя будет больно, страница 31 – Ульяна Соболева

Дальше они ехали молча. И Руслану опять казалось, что внутри тикает счетчик времени. Он как включился со смерти родителей, так и не выключается. Ведет обратный отсчет до полного апокалипсиса. Свернул на проселочную дорогу к лесопосадке. Они оба знали это место. Когда-то бежали по ней после разборки, Рус Серого на себе тащил, а тот кровью истекал и песню пел. Бешеный заставил, чтоб знать, что живой еще. Он тогда мог его бросить там. Самого нехило задели, но не бросил, а тянул несколько километров от поселка до трассы.

Остановил машину и выключил музыку:

– Выходи!

– Специально сюда, да? – Серый не смотрел на Руслана, а снова сильно пальцы сжал, так что те хрустнули.

– Тебе суждено было здесь пару лет назад. Это твое место. Выходи!

– Любишь символичность. Я помню.

Говорят, словно не случилось ничего, и не ведет его Руслан, чтоб мозги разнести и закопать потом так, чтоб никто и никогда не нашел.

Они прошли несколько метров в глубь посадок, между деревьями с пожелтевшей листвой, гнущимися к земле от порывов ветра. Шли по той же тропинке, как и много лет назад. Серый впереди, а Руслан сзади со вскинутым стволом в вытянутой руке и с лопатой на плече.

Когда вышли на поляну, Бешеный остановился, ткнул лопату в землю и посмотрел Серому в спину.

– Всё. Пришли. Тормози. Помнишь это место?

Здесь они тогда упали вместе, и Бешеный не мог встать на простреленную ногу. Какое-то время лежали в траве, но Рус все же встал, а потом Серого поднял и на себя взвалил снова.

– Помню. Я всё помню, Бешеный. У меня хорошая память.

Он по-прежнему не смотрел на Руслана, только себе под ноги.

– Хреновая у тебя, гнида, память! Ты бы хоть слово… в свое оправдание. Давай, Серый, давай! Давай, сука! Может, я сжалюсь! Попробуй!

Но тот повернулся к Руслану бледный, с каплями пота над верхней губой и с искаженным лицом, тяжело дыша. Видно, что от страха зуб на зуб не попадает. Жалкий, перепуганный, дрожащий.

– Нет оправданий, брат. Их просто нет. Ни единого! Думал, не узнаешь никогда, – всхлипнул, – ты давай, Рус, стреляй – не тяни. Мне все это время самому хотелось дуло в рот сунуть и спустить курок.

Руслан презрительно сплюнул на сухую траву и сунул в рот сигарету, прикурил, продолжая смотреть Серому в глаза:

– Что ж не сунул и не нажал?

– Не смог. Пожалел себя.

– За что, а? Ты мне просто скажи, за что, мать твою?

Серый потянул носом и, задрав голову, взглянул на небо. Звякнул наручниками, поворачиваясь по кругу, продолжая смотреть вверх.

– За долги. Все спустил на Мишель-суку. Все до копейки на эту наркоманку конченую. А она, – он расхохотался, – она от передоза сдохла месяц назад. Под клиентом. Он ее трахал, а она померла. Я сам на герыче, Рус. Подсел, б**. Она подсадила. И понеслась. Все спустил в никуда. На счетчике у Ахмеда стою – сказал, долг простит, если отца твоего… – Серый застонал и руками в волосы впился. – Он простил. Скосил всё. Только я себе простить не могу, – заскулил, кусая губы.

– Трагедию не ломай, – рявкнул Руслан. Вышло хрипло, надрывно, – ты тварь, Серый. Ты же, сука, мог ко мне прийти за бабками, у отца попросить мог. Ты мог не быть трусливым шакалом, а мне сказать.

– Мог! Но я шакал, брат. Сам знаю. А у Царя я и так просил. Он потом понял, на что, и давать перестал. Предлагал в клинику оформить. Только оно не лечится. Не наркота, а зависимость от бл**ди этой не лечилась. Она вот сдохла, а я все еще зависим, и как дозу возьму, легче становится. Да труп я уже, Бешеный. Ты правильно говорил когда-то – торчки все мертвяки. Мне самому воняет разложением. Не церемонься – стреляй, закопай тут где-нибудь. Не тяни время.

Руслан опять почувствовал, как саднит внутри. Как хочется орать и выть, бить этого ублюдка и выть. За то, что дружбу похерил, отца и матери лишил, и ради чего? Ради наркоты. Ради гребаной дозы и шлюхи, которую перетрахала вся столица. Той самой шлюхи, с которой его Руслан и познакомил.

– Меня и дружбу за дозу! Царя, который на груди пригрел и как сына любил, – за дозу! Жизнь – за дозу!

Сам не понял, как ударил, а потом еще и еще, до озверения, пока не упали на землю, а он бил и бил, превращая лицо Серого в месиво, ломая ребра. Тот не сопротивлялся, даже сдачи не дал и от ударов не увернулся. Только глухо стонал и дергался.

Руслан сел на колени, задыхаясь, глядя, как бывший друг кашляет кровью, сплевывая в траву, стараясь подняться на руки, и снова падает, а Бешеного самого трясет, и он пот окровавленными руками со лба утирает.

– А Лариска при чем здесь? Трахал её?

– Нет, – Серый упал на живот и снова с трудом приподнялся, – наркоту брал, а иногда она у меня. Приезжала поныть, как любит тебя, какая жизнь херовая и несправедливая, пока я дозу героина грел, а она кокс свой тянула со стола через соломинку.

Руслан поднялся с земли и направил пистолет на Серого.

– Мразь ты последняя. У меня, кроме тебя, и нет никого. Я один остался. Лучше б тебя кто пристрелил, или сдох сам от пере доза. Я б тебя, падлу, оплакивал, вспоминал. Но не так! Не как собака, не как сволочь паршивая!

– Дай ствол – я сам. Не то сядешь за меня, если найдут.

Руслан засмеялся, запрокинув голову.

– Как благородно, б***ь! Я и так когда-нибудь сяду. Да и тебя вряд ли найдут. Никому ты на хер не нужен, братааан. Никому, кроме меня, не нужен был. Тварь ты! Твааарь! – голос снова сорвался, и в горле все тот же ком с грязью и слезами, и горечь страшная во рту.

– Дай ствол. Или боишься?

– Чего мне уже бояться?

– Что пулю в тебя всажу, – Серый усмехнулся разбитыми губами.

– Не всадишь. Яиц не хватит, да и не успеешь.

– Верно. Дай – я сам.

Протянул грязные, окровавленные руки, и Руслан, тяжело и шумно дыша, дал ему пистолет. Серый поднес ствол ко лбу, глядя Русу в глаза и дрожа всем телом.

– Страшно, мать твою? Подыхать всегда страшно. Особенно так. Особенно когда умираешь с ощущением – какая ты гнида. С предохранителя сними, – бросил Рус, глядя на бывшего друга и чувствуя, как внутри все разрывается на куски, как какой-то голос нашептывает, что это не он, а наркота. Что это болезнь и… может быть… Сам не понял, как выхватил ствол из-за пояса, когда Серый внезапно вскинул руки, направив дуло на Руслана. Прогремел выстрел, и Бешеный, словно в замедленной киносъемке, видел пулю, летящую, рассекающую то самое время. Видел, как она впивается Серому в грудь, туда, где сердце, оставляя черное отверстие на бежевом свитере, как брызгает на траву кровь, потому что навылет, и как Серый падает, продолжая смотреть Русу в глаза, непроизвольно нажимая на курок и… осечка.

Усмехнулся – не время ещё. Не сегодня. Даже фортуна, сука, знает об этом. У него дел много незавершенных.