Книга За пеленой надежды, страница 31 – Барбара Вуд

— Никак не могу. Это будет неправильно.

— Ладно, вы сами напросились! — Он направился к двери.

— Что вы собираетесь делать?

— Доктор Лонг, я неплохой актер. Я выйду в коридор, буду кататься по полу от боли и орать во всю глотку.

— Вы этого не сделаете.

— А затем я скажу, что вы отказались осмотреть меня. И я буду так громко звать Сью…

Мики расхохоталась:

— …что сюда прибежит тысяча женщин по имени Сьюзен!..

Она прислонилась к раковине и закрыла ладошками лицо.

— …затем я покажу все это в своем кинофильме, и разразится такой скандал, что…

— Хорошо.

— …вы будете рады, если вам разрешат заниматься медициной в лягушачьем болоте штата Арканзас!

— Я же сказала, что согласна!

— Согласны?

— Я останусь. — Она быстро подняла руку. — Но только потому, что я голодна и меня довели до отчаяния. Я останусь лишь на несколько минут.

— Вам действительно все это нравится? — спросил он спустя пять минут, жестом указывая на маленькую идеально чистую палату, на стене которой висела манжета для измерения давления, а на столике в розовом растворе лежали миниатюрные инструменты и аккуратно были сложены коробки с нитками для швов и повязками.

— Да, мне это действительно нравится.

Он налил ей еще кофе, допил остатки своего, молча раздумывая и все время глядя на нее васильковыми глазами.

— Где Сэм? — спросила она.

— Он в лаборатории отсматривает первый материал.

— Материал?

— Ну да, первый фильм, который мы сняли.

— К сожалению, я не видела ни одного из ваших фильмов. Мне не часто удается смотреть кино.

Он рассмеялся:

— Я сделал только два фильма, но первый так и остался лежать в коробке. Я не ожидал, что «Нам!» станет таким удачным! Я лишь хотел, чтобы общественность открыла глаза. Кто мог подумать, что небольшое разоблачение воспримут столь болезненно?

— Где вы получили кинематографическое образование?

Джонатан взял вторую булочку, густо намазал ее сливочным сыром, а сверху положил кусочек копченой лососины.

— У меня его нет. Я юрист. В шестьдесят восьмом окончил Стенфорд.

— Вы снимаете фильмы в свободное время?

— Все время. Я пошел учиться на юриста, чтобы угодить отцу. Он мечтал о том, что я буду работать в его фирме на Беверли-Хиллз. У меня же такого желания никогда не было, меня всегда тянуло в кино. Раньше я прогуливал уроки, чтобы посидеть в темном кинозале. Но я получил степень и сдал госэкзамен, как того хотел отец, — словом, выполнил свои обязательства, если так можно выразиться. Затем я повесил в шкаф костюм-тройку и купил кинокамеру. — Он откусил кусочек булочки, задумчиво пожевал ее, запил кофе и добавил: — С тех пор отец со мной не разговаривает.

Чашка Мики повисла в воздухе.

— Как жаль, — тихо произнесла она.

— Он успокоится, с ним всегда так бывает. Мой старший брат тоже не послушался отца и занялся морским страхованием. Но как только у него появился первенец, новоиспеченный дедушка простил все.

Мики смотрела поверх края чашки, и в ее глазах заиграли искорки:

— Вы именно так собираетесь вернуть его расположение? Завести ребенка?

— Отец всему бы обрадовался — будь то ребенок или мой первый миллион, — широко улыбнувшись, сказал Джонатан. Он молил Бога, чтобы не зазвонил проклятый телефон оперативной связи.

Удивительно, Мики желала того же самого, и это чувство стало для нее неожиданностью. Два года назад, летом шестьдесят девятого, простившись с доктором Новаком, она целиком окунулась в изучение медицины, исключив все остальное.

— Каким врачом вы собираетесь стать?

— Пластическим хирургом.

— Почему?

И Мики рассказала ему о родимом пятне и докторе Крисе Новаке. Она говорила спокойно, а ведь еще два года назад она скорее умерла бы, чем решилась рассказать об этом. Она не успела досказать, как заметила, что Джонатан Арчер хмуро разглядывает ее лицо.

— На какой стороне оно было?

— Угадайте.

Молодой человек встал и подошел к смотровому столу, на котором, болтая ногами, сидела Мики. Он нежно взял ее за подбородок и повернул его сперва в одну сторону, затем в другую. Сначала он смотрел глазами кинооператора, потом глазами обычного мужчины.

— Я вам не верю, — наконец сказал он.

— И тем не менее, это правда. Родимое пятно все еще там. Доктор Новак не удалил его — просто прикрыл. Мне приходится беречься солнечного света, а когда я смущаюсь, краснеет только одна щека.

— Можно посмотреть, как вы это делаете?

— Я не умею краснеть по приказу!

Джонатан чуть приблизился к ней, их ноги соприкоснулись, он все еще держал ее за подбородок.

— Мне бы хотелось заняться с вами любовью, прямо на этом смотровом столе, — тихо произнес он.

У Мики перехватило дыхание, и она поняла, что краснеет.

— Ха! — произнес он, отступая назад. — Вы правы. Покраснела только левая щека.

Мики молчала. Он вернулся к своему стулу, взял булочку и начал есть.

— Значит, вы хотите стать пластическим хирургом и избавить весь мир от уродства?

— Люди не рождаются по заказу и не знают, что из них сделает природа. Если вы родились с приятной внешностью, это не значит…

— Вы так считаете?

— Я хотела сказать, что…

— Доктор Лонг, половина вашего лица снова покраснела.

Мики положила чашку и встала:

— Я ведь не смеялась, когда вы говорили о своей жизни.

Джонатан тут же вскочил на ноги.

— Постойте! Извините! Я дразнил вас. Я не имел в виду ничего плохого. — Он взял ее за руку. — Простите меня. Ну не уходите! Пожалуйста!

Мики подняла глаза на него:

— Джонатан, я никогда не была уродливой. Мало кто из людей уродлив. Но в своем воображении я была именно такой. Родимое пятно выглядело, как солнечный ожог, но поскольку я была уверена, что выгляжу смешной, то и вела себя нелепо. Когда доктор Новак убрал пятно, я стала новой женщиной. В ту ночь родилась новая Мики Лонг — настоящая. Ничто так сильно не изменило меня, как собственное представление о себе. И как раз этому я хочу посвятить свою жизнь — помочь людям с физическими изъянами представить себя в лучшем свете и, следовательно, жить счастливее.

Арчер пристально смотрел на нее, завороженный ее голосом и лицом. Вдруг он сильно пожалел о своем минутном легкомыслии.