Онлайн книга «Вера, надежда, любовь»
|
– Да ладно, сами так сами… Но ты мне все равно эту Алену покажи, мне жуть как интересно стало. Я на днях к тебе на работу заскочу, разведаю обстановку. И вообще, время уже позднее, засиделись мы у тебя, Мышь… Давай, Ларионова, надевай улыбку на рожу да поезжай домой, поджидай своего верного любящего мужа, как и договорились. А кстати, вы не забыли, голубушки? – вставая из-за стола и направляясь в прихожую, спросила она. – В субботу едем в деревню к моему Овсянке, баба Нюра нас ждет, пироги печь будет! – А может, без меня? – заныла Инна. – Сама же сказала, чтоб я дома была, любимого мужа поджидала… – Ничего страшного, поедешь, развеешься. Ты ж не просто так, ты ж ради подруги… Арсюша такие вещи понимает и приветствует! Так что жди, в субботу утром я за тобой заеду! Маша по традиции расцеловалась с Ленкой, улыбнулась вежливо на Иннино небрежное помахивание рукой, закрыла входную дверь, вернулась на кухню. Вскоре туда же притащилась Варька, села за кухонный стол, сложив ручки одна на другую, как прилежная первоклассница. – Ругать будешь? – спросила тоном напроказившего ребенка, хлопая рыжими ресницами. – Да нет, разве такую хорошую и вежливую девочку можно ругать? – в тон ей ответила, улыбаясь, Маша. – Вот объясни мне, мам, одну вещь… – заговорила Варька задумчиво. – Когда тебя тетя Лена Мышонком называет, это воспринимается просто как производное от твоего имени, по-дружески, тепло и ласково. А у тети Инны ее обращение «Мышь» звучит так, как будто ты и в самом деле противная серая мышь, на которую и смотреть-то неприятно, не то что с ней разговаривать. – Не знаю, дочь… Я уже привыкла, не замечаю даже… – Мам, а зачем к этому привыкать? Какая в этом необходимость? Что, если ты не будешь дружить с тетей Инной, дядя Арсений тебя выгонит с работы? Допустим, даже если и выгонит, ты больше другой работы себе не найдешь, что ли? Вот не понимаю я! Просто не могу смотреть на эту вашу фоновую дружбу! – Какую-какую дружбу, не поняла? – развернулась Маша к дочери от раковины, где мыла посуду, удивленно на нее уставилась. – Ну, это когда вся дружба строится на том, что один для другого составляет выгодный фон. Тетя Инна же на всю катушку отрывается, будто демонстрирует всем: смотрите, люди добрые, с кем мне, такой неземной красавице и гламурнице, приходится дружить! С серой мышью! Позор! Пожалейте меня, люди добрые! – Ну, это уже преувеличение, дочь. Аллегория. Ты у меня фантазерка, мыслишь образами. Мы дружим втроем уже сто лет, привыкли друг к другу, да и поздно в моем возрасте друзей менять… – Не знаю, мам, лукавишь ты что-то. Вот чувствую – лукавишь, а где собака зарыта – понять не могу! Маша не успела ей ничего ответить, да, собственно, и не знала, что ей ответить. Хлопнула входная дверь, Варька подскочила со своего стула, помчалась в прихожую. В кухню вошел улыбающийся Семен, неся ухватившую его за шею Варьку, ласково приговаривая: – Смотри, Маш, скоро девку замуж отдавать, а она все на шее виснет… – Да ну его, этот замуж, я с вами жить буду! – Накорми лучше отца, чем глупости-то говорить, – улыбаясь, сказала Маша. – Устала я сегодня что-то… Пойду спать лягу. Она медленно развязала фартук, проходя мимо дочери, поцеловала в рыжую макушку. Уже лежа под одеялом и вспомнив Варькино «лукавишь, мам…», наконец дала волю слезам. Хорошая моя, умная рыжая девочка! Я и сама не пойму, как это со мной случилось. Наказана я любовью, как тяжкой болезнью. Нет от нее спасения, и лекарств, чтобы вылечиться, тоже никто пока не придумал. Одно лекарство только и есть – всегда рядом быть. Хоть как, любым способом. Хоть сбоку припеку, но – быть. Потому и буду дружить с кем угодно, хоть с чертом лысым… – Да как это вы не помните, я же рассказывала! – сердилась Ленка то ли на сидевших в машине Машу с Инной, то ли на выбоины и ямы на узкой проселочной дороге. – Наш Овсянка – это сын бабы Нюры, нянечки из детдома! Она меня с ним и познакомила! Он бывший моряк, а сейчас реставратором заделался, нынче всех на творчество потянуло… С женой развелся, живет теперь с бабой Нюрой, иконы реставрирует. Ну, в общем, с большими тараканами мужик, конечно, тут уж ничего не поделаешь. Зато тихий и спокойный. Если ему перышки почистить, очень даже ничего смотреться будет! – Нуда, конечно, – саркастически усмехнулась Инна. – Овсянку сколько ни украшай, она все равно овсянкой останется! – Ладно, королева ты наша английская, не очень-то там выступай… И вообще, я тебя предупредить хочу: баба Нюра женщина простая и добрая, и не вздумай перед ней рожи презрительные изображать! – А я ее помню, Ленк… – тихо вступила в разговор сидевшая на заднем сиденье Маша, – помню, как она в общагу к тебе приходила. Только она и тогда уже в солидном возрасте была, а сейчас, наверное, совсем старенькая? Я помню, как она плакала, когда уходила, как тебя обнимала… – А она ко многим ребятам ходила. И сейчас ходит. А к Димке Андрееву даже в колонию на свиданку ездила, я ей денег на дорогу да на продукты давала. Сейчас, Мышонок, такие бабы Нюры уже все повывелись… Так что считайте, девки, что у вас сегодня особенный день – с редким видом человека познакомитесь! Вымирающим, так сказать. Странно, да? Люди придумали заносить редкие виды животных и растений в Красную книгу, а про себя забыли! Да шучу я, шучу, Ларионова, не таращь на меня свои прекрасные голубые глаза! Лучше скажи, как наш Арсюша? – Да все так же… Приходит – молчит, уходит – молчит… – Плохо. Мышонок, а на фирме как дела? Докладывай обстановку на фронте. – Да чего там докладывать, мой генерал, на нашем фронте тоже все как будто хреново! Вчера после обеда ни его, ни Алены уже и близко не наблюдалось, вместе свалили, как пить дать! – на одном дыхании протараторила Маша, изо всех сил стараясь придать голосу грубые хрипловатые Ленкины интонации. – Ладно, Мышонок, один ноль в твою пользу, – грустно рассмеялась Ленка, – очень похоже меня изобразила! Ладно, про Арсюшу сегодня говорить не будем. Сегодня у нас на повестке дня устройство моей личной жизни. Подъезжаем, девочки… Ленка остановила машину у небольшого деревенского дома в три окна с палисадником, зазывно посигналила. Потом первая выскочила из машины, открыла низкую калитку. От крыльца к ней торопливо, раскинув руки, ковыляла баба Нюра, с трудом переставляя тяжелые ноги в смешных остроносых резиновых калошах, седая, простоволосая, в длинной шерстяной кофте с вытянутыми карманами. – Аленушка, красавица моя писаная, наконец-то собралась ко мне… – одышливо запричитала старушка, обнимая и целуя Ленку. – Надо же, Аленушка… – тихо пробормотала Инна, обращаясь к Маше. – И Ленка тоже – Аленушка! Никуда от этих Аленушек не денешься, что за жизнь… Плюнь – непременно в Аленушку попадешь… – Что ты там бормочешь, жаль моя? – со смехом обернулась к ней Ленка. – Познакомься лучше! Вот, девчонки, это и есть баба Нюра… |