
Онлайн книга «Братья»
И она толкнула от себя санки с сидящей на них Еленой. Полкан бросился по косогору за катящейся девочкой, а она понукивала его: – Шибче, шибче, Полканчик! Не отставай! Лапы пса скользили по снегу. Он как-то боком бежал вниз, стараясь не отстать от санок. Когда они остановились у начинающейся косы, пес обнюхал довольную девчушку и даже лизнул ее румяную щеку. Елена визжала от восторга и кричала, поглядывая на гору: – Мария Николаевна! Мария Николаевна, а Полкан целуется. – Любит он тебя, такую умницу, – смеясь, ответила гувернантка. А Екатерина требовательно позвала: – Полкан, ко мне! Ишь, разыгрался! Огромный пес лениво поднялся на горку, прильнул боком к ноге Екатерины и заискивающе искал ее глаза. Он как бы просил прощения за участие в детских шалостях. А кухарке уже было не до пса. Она разговорилась с гувернанткой. Сидельников постоял малость в сторонке, не прислушиваясь к шепоту подруг. Закурил, встряхнул счетами: – Ладно, Катя, я пошел, а то хозяин гневаться будет. – Я тоже часом подойду. Девушки остались вдвоем. – Мария Николаевна, у меня перемены. В субботу венчание. Киприян Михайлович… – Я догадывалась. Твои родители шепчутся, а мне ни слова. – И я тебе не сказала! Боялась, вдруг хозяин передумает. – Поздравляю, Катенька! Киприян Михайлович надежный человек. И любовь его надежна. Мария Николаевна неловко поцеловала подружку. Ее вязаная шапочка съехала набок, оголив покрасневшее на морозе ухо с серебряной серьгой, подарком священника Даниила ко дню ангела. – Мария Николаевна! Маша! Я прошу тебя не оставлять меня. Ты – единственная подруга. У Екатерины навернулись слезы. Першило в горле. Гувернантка заметила в ее глазах жалость. Жалость окончания их дружбы. – Катя, милая! Не жалей ни о чем, коль пришла любовь. Я же остаюсь свободной от мужской любви. И теперь наша дружба зависит от тебя. – Машенька, все будет как прежде. Мне его богатство не льстит. Лишь бы лад был в семье. А может, тебя за Петра сосватаю. – Нет, нет, Катенька! Петр – не для меня. Мы с ним разные. Но я боюсь не этого! Меня любовь страшит и зависимость. Они откровенничали, оглядывались по сторонам, боялись открыть кому-либо другому свои тайны. Елена, запыхавшись, поднялась с санками на взгорье. Мария Николаевна прервала разговор и крикнула девочке: – А ну-ка, еще разок скатись, да не тормози ногами! – Ножки болят подниматься на гору. – Ох, лени у тебя скопилось, сестричка! Ножки уже не носят! – засмеялась Екатерина. – Дай Полкана, Катя! Пусть санки на угор тянет! – захныкала Елена. – Обойдешься! Полкан тоже устал. А ты любишь кататься – люби и саночки возить. Особенно на гору, – остановила девочку Екатерина. Затем доверительно сказала гувернантке: – Ладно, Маша, я пошла. Заходи вечерком вязать. Еще кое о чем потолкуем. Я в сомнении. – Сомнение – это похвально! Но любовью сияют твои глаза. В них не осталось места сомнению. Там видна лишь любовь. Она говорила, а по щекам скатывались слезы, густея на морозе. Екатерина чувствовала себя виновницей ее слез, а как утешить – не знала. Она смотрела ей в глаза и растерянно перебирала бахрому своего платка. – Ой, что же я наделала! Я виновата во всем! – Знаешь, есть слезы радости и слезы горести. А сейчас они слились вместе, как Дудинка с Енисеем. Горе пересилило. Сдержать их не могу. Маша поправила шапочку, спрятав выбившиеся волосы, вытерла слезы: – Да полно. Судьбы бы тебе благосклонной. Один раз живем. Екатерина смотрела куда-то вдаль, за остров Кабацкий, где в снежном мареве сливался с горизонтом наволочный берег Енисея. Смотрела, сузив веки, будто прослеживая будущую судьбу. Потом спохватилась: – Ой, пора! Жду вечером. Вперед, Полкан! Пес нехотя двинулся за хозяйкой. * В горнице за столом, обложившись бумагами, сидели Киприян Михайлович и Алексей Митрофанович. Над головами висела обрамленная стеклярусовым ободком люстры керосиновая лампа с потрескивающим фитилем. Стучали костяшки счетов. Сидельников открыживал в амбарной книге сверенные товары. – Сутяжничать с нами никто не будет? Особо по тульским ружьишкам. Там ушлый купчина сидит. С каждого ствола слупит по лишнему гривеннику. Михайлов – еще тот хват. – Насчет «Зауэра» я приценялся. Не прогадали. Брал дешевле, чем в Томске. Двустволки, бескурковки. Там одна насечка на прикладе чего стоит. Могут немцы ружья делать! А тулки – за милую душу тунгусы берут. Сутяги не будет. – Ну, дай бог! А то суды да пересуды не один рубль вытянут. Надеюсь на тебя, Алексей Митрофанович! – Стараюсь, Киприян Михайлович! Только по моему арсеналу прибыли будет тыщ пять. Сотников пристально посмотрел в плутовские глаза приказчика. Тот сидел не моргая, стараясь выдержать взгляд хозяина. – А пороха бездымного в достатке? – Хватает! Даже пудов десять лишку взял. Боялся, вдруг подмочут али еще что. Теперь все в амбарах, все описано. – На Хатангское готовишь товар? – Готовлю! Упряжек тридцать только под ружья да порох. – Толково! Хвостов передал, там бескурковки ждут. Они, говорят, надежнее кремневок. Сотников потянулся, поднялся из-за стола и убавил огонь в лампе. – На сегодня – шабаш. Езжай на капканы. Потом еще раз кой-какой товар сверим. Давай уж заодно и почаюем. Часы пробили полдень. – Катя! – кликнул Сотников. – Ты рыбки из тузлучка подай, кулебяку с муксуном да иноземную бутылочку за удачную сверку. – Все готово! Даже самовар свистит! – озвалась она из кухни. – Помочь, Катя? – вызвался Киприян Михайлович. – Не надо. Я сама накрою. Сидельников удивленно приподнял брови. – Что-то я не понял, Киприян Михайлович! – нагловато спросил он. – Не мужичье дело – на стол подавать. – А тут и понимать нечего! Женюсь я на Катюше – все и разумение. Ты уже детей кучу нарожал, а я в бобылях хожу. Я что, по-твоему, не мужик? – Не мужик, а казак. Не казак, а урядник. – Вот, вот. Наследники нужны. Катерина в этом деле поможет. – Давно бы так! Дело большое держите, родней обросли, а своей семьи нет… Похвальная задумка. Отец Даниил благословит да и тестем станет! – Ладно, Алексей Митрофанович! Ты не учиняй здесь советы… Мне неловко будет перед Катей за твою тарабарщину. Лучше ешь сытней да молчи мудрей. Проку больше будет. |